Александр Богданов - Приключения одной философской школы

«Если мы, не удовлетворяясь знанием связи элементов (ощущений), спрашиваем: кто же имеет эту связь ощущений, кто ощущает? — то это значит, что мы поддаемся старой привычке — всякий элемент (всякое ощущение) относить к комплексу не анализированному , что мы незаметно для самих себя опустились до старой точки зрения, более ограниченной и узкой». И дальше Мах, с выражением согласия, цитирует слова Лихтенберга: «Надо было бы говорить — „думается“, как говорят: „гремит“; сказать „cogito“ уже слишком много, раз это переводят через „я мыслю“. Принимать существование „я“, постулировать его есть практическая потребность» («Analyse der Empfind», 5-ое изд., стр. 19–23 passim).

И наконец, как будто предвидя своих русских «критиков», Мах с грустью говорит:

«Но требование представлять себя наблюдателем, стоящим не на земле, а на солнце (в чем заключалась точка зрения Коперника. А. Б.) есть сущая безделица сравнительно с требованием свое „я“ не принимать в расчет, сводя его на преходящую связь неустойчивых элементов» (стр. 290).

Продолжаю теперь цитаты из «критиков», чтобы показать, что я никого из них не оклеветал. «Излагает» А. Деборин:

«…за устранением материального мира остаются одни лишь представления, носителем которых является сознание, дух, субъект. Это дает Маху право сказать, что мир есть совокупность моих представлений и существует в моей голове. …мыслить „среду“ или объективный мир вне отношения к „я“ невозможно, настаивают (!) махисты (!!), следовательно мир есть переживание субъекта и только переживание субъекта, чем и утверждается „субъективность“ среды, мира…» (фельетон о Махе, Г. С. Д. 1908, 4–5).

Я уже не подчеркиваю того, что критик «от себя» приписал Маху. Курсив был бы, очевидно, сплошной.

Н. Рах-ова мне уже и не хочется цитировать… Ну, одну цитату:

«Устраняя из поля своего теоретического зрения внешний мир , Мах, вместе, напр., с Фихте , делает переживания субъекта единственной основой , единственным критерием мира» (стр. 81. Курсивы принадлежат самому автору, но значение их совершенно то же, как в моих курсивах предыдущих цитат).

Остается упомянуть про Иоффе, выступившего с критикой Маха в № 33 «Neue Zeit» 1908 г. Этот действует еще проще: критикует Юма, как философа-индивидуалиста, и не излагая Маха, отожествляет его с Юмом. — Впрочем, к этому приему прибегают и все остальные ученики «школы». Мах сам охотно признает свое родство с Юмом, но анти-индивидуалистическое понимание опыта есть именно самое существенное у Маха, и критиковать с этой стороны Маха в лице Юма все равно, что критиковать Маркса в лице Рикардо или Гегеля, его предшественников в таком же смысле, как Юм — предшественник Маха.

Иногда ученики школы не только «излагают», но и «цитируют» Маха. Напр., Ортодокс приводит такую цитату: «Вещь, тело, материя есть ничто вне наших ощущений , цвета, звука и т. д., — вне так наз. признаков». (Ортодокс, Фил. оч., стр. 173. Второй курсив мой). В подлиннике, конечно, стоят не «наши ощущения», а «связь элементов» [8].

Я думаю, достаточно… Основные идеи Маха «для практической потребности» заново сочинены его критиками, а дальнейшее уже легко. Но… на долго ли хватит этих приемов?

Учение Маха и эмпириокритиков нуждается в критике, серьезной и научной марксистской критике. Но что касается той критики, которую дала школа Плеханова-Ортодокса, эту критику по необходимости приходится признать, выражаясь на языке французских юристов, — nulle et non avenue: не имевшей места .

Рассматривая действительность, как единый мир живого опыта, а познание — как практическую ориентировку в этом мире, эмпириокритики, несомненно, стояли на верном пути. Но из этого не следует, чтобы на их позиции можно было остановиться. Их анализ, прежде всего, неполон.

Эмпириокритики правы, когда характеризуют «психический» опыт, как опыт, взятый в его зависимости от индивидуума (нервной системы), и «физический» опыт, как опыт, взятый вне этой зависимости . Но они неправы, когда считают связь физического опыта независимой от всякого субъекта . Физический опыт также имеет своего «субъекта»; но это — коллективный субъект .

Эту, для непривычных людей очень трудную мысль, я могу здесь пояснить только в очень немногих словах.

Возьмем первичную ориентировку, как ее изображает Авенариус. Человек находит себя, со своими стремлениями, чувствованиями, представлениями, противостоящим среде, с находящимися в ней другими людьми; и высказывания (т. е. действия, слова, жесты) этих других людей он понимает, как относящиеся к «среде», к различным ее частям — «физическим комплексам». Уже тут видно, чем отличаются «физические комплексы» от «психических»: первые фигурируют в высказываниях и самого нашего героя, и других людей; вторые же непосредственно «высказываются» только тем человеком, «психике» которого они принадлежат. Первые являются «данными» для многих, вторые — непосредственно только для одного.

Уже из этого видно, что физический опыт имеет коллективного субъекта, как психический — индивидуального. Но какой это «коллективный субъект»? Просто та группа лиц, которая случайно в данное время находится в одном «общем поле», т. е. случайно сейчас могут видеть и слышать друг друга, или нет? Конечно, нет. Если бы так было, то нельзя бы было отличить ясного сновидения от действительности. Ведь в систематическом сновидении человек также находит и «себя», и «среду» и в ней «других людей», и их «высказывания» относятся к той «среде». Тем не менее эта мнимая «среда» не есть «действительная», т. е. не состоит из «физических тел», а есть только сложный психический комплекс. Как же об этом узнает наш «субъект»? Какая инстанция низводит «людей» и «тела» его сновидений на степень только психических комплексов? Если вести анализ до конца, не останавливаясь на промежуточных ступенях, то оказывается, что такая инстанция есть коллектив в его непрерывной жизнедеятельности ; и к этому коллективу принадлежат все люди, поскольку они взаимно понимают высказывания друг друга, т. е. все человечество в его развитии .

Итак, мы имеем: опыт в его зависимости от индивидуального субъекта, или «психический», и опыт в зависимости от коллективного субъекта, или «физический». Если комплекс «море» берется в его специальной связи с данным человеческим индивидуумом, напр., созерцающим его туристом, то приходится говорить о «психическом комплексе» — «восприятии моря»; если же комплекс «море» берется в его связи с коллективным субъектом — тем самым, который веками с ним боролся, измерил, исследовал, описал и покорил его, — тогда дело идет о «физическом явлении», о море как действительности в полном смысле этого слова. Ибо здесь «море» рассматривается, как «конкретная человеческая деятельность», как «живая практика», каковой, по словам Маркса, является действительность в ее научно-философском понимании.