Ролан Барт - Сад, Фурье, Лойола

2. Тот, кто живет сегодня в Сен-Жермен-де-Пре должен вспомнить, что он обитает в вырожденном садовском пространстве. Сад родился в одной из комнат отеля де Конде, т. е. где-то между улицей Мсье-ле-Пренс и улицей Конде; крестили его в церкви святого Сульпиция; в 1777 г., согласно королевскому указу о заточении без суда и следствия, в отеле де Данмарк на улице Жакоб (та самая улица, где издается эта книга) Сад был арестован, оттуда его препроводили в Венсеннский замок.

3. Весной 1779 г., когда Сад находился в заключении в Венсенне, ему написали, что сад Ла Кост пышно расцвел: вишни в цвету, яблони и груши, хмель и виноград, не говоря уже о кипарисах и дубах: все цвело. Ла Кост был для Сада многозначительным местом, можно сказать — всем; прежде всего, это местность в Провансе, место истоков, место Возвращение (всю первую часть жизни Сад, хотя и в бегах, будучи разыскиваемым, непрестанно туда возвращался, пренебрегая какой бы то ни было осторожностью); а затем: пространство автаркии, небольшое, но полноценное общество, где он был хозяином; единственный источник его доходов, место занятий (там у него была библиотека), место театра (там давали комедии) и место разврата (Сад приводил туда слуг, молоденьких крестьянок, юных секретарей — для сеансов, на которых присутствовала и маркиза). Итак, если Сад непрестанно, после бурных и долгих поездок возвращался в Ла Кост, то влек его туда не прекрасный порыв облагородиться в сельской местности, который заставляет гангстера из «Асфальтовых джунглей» 3 приходить умирать к воротам родной фермы; как всегда, это диктовалось множественным и, вероятно, противоречивым смыслом, определяемым сразу несколькими факторами.

4. В пасхальное воскресенье 1768 года, в 9 часов утра на площади Виктуар, подходя к нищенке Розе Келлер (которую он высечет спустя несколько часов в своем доме в Аркюэе), молодой Сад (ему двадцать восемь лет) одет в серый редингот, он несет трость, охотничий нож — и у него белая муфта. (Таким образом, во время, когда не существовало фотографий для удостоверений личности, весьма парадоксально, что именно в донесении полиции, задача которого — описать костюм подозреваемого, прорывается означающее: эта восхитительная белая муфта, предмет, занесенный туда, вероятно, для того, чтобы удовлетворить принципу изысканности, который как будто бы всегда главенствует в садической деятельности маркиза — но не обязательно в таковой деятельности садистов.)

5. Сад любит театральные костюмы (формы, творящие роль); он надевает их в обыденной жизни. Чтобы высечь Розу Келлер, он переодевается в укротителя лошадей (жилет без рукавов на голое туловище; платок вокруг головы, похожий на тот, какие носят молодые японские повара, быстро разделывающие живых угрей); впоследствии он предпишет своей жене траурный костюм, который она должна будет носить, чтобы посещать несчастного мужа-узника: домашнее платье такого цвета, что темнее не бывает; закрытая грудь, «большой, очень большой чепец без какой бы то ни было прически под ним, кроме гладко расчесанных волос; шиньон и никаких кос».

6. Щадящий садизм: в Марселе Сад захотел, чтобы Марианна Лаверн высекла его многохвостой пергаментной плеткой, снабженной изогнутыми булавками. Поскольку у девушки не хватило смелости воспользоваться таким исключительно функциональным объектом (напоминающим хирургический инструмент), Сад велел, чтобы служанка купила вересковую метлу; этот предмет оказался Марианне; более знакомым; она больше не робела и била маркиза метлой по заду.

7. Президентша де Монтрей несет объективную ответственность за преследования, мишенью которых ее зять был всю первую половину своей жизни (возможно, она его любила? Кто-то как-то сказал маркизе, что президентша «любила г-на де Сада до безумия»). И все-таки от президентши остается впечатление постоянного страха: страха перед скандалом, перед неприятностью. Сад предстает как торжествующая и неудобная жертва; этакий enfant terrible, он непрестанно «дразнит» (дразнящие шалости — садическая страсть) своих уважаемых и конформистски настроенных родственников; повсюду, где он бывает, он провоцирует продиктованную страхом разъяренность стражей порядка: всех ответственных за его заточение в форте Миолан (сардинского короля, министра, посла, губернатора) неотступно преследует мысль о его возможных побегах — которые, естественно, и случаются. Пары, которые он составляет с собственными преследователями, — явление эстетическое: это исполненное злорадства зрелище резвого и элегантного животного, сразу и неотступно терзаемого, и изобретательного, подвижного и цепкого, которое непрестанно спасается бегством и непрестанно возвращается в одну и ту же точку своего пространства, тогда как большие и туго соображающие, боязливые и помпезные манекены пытаются просто-напросто содержать его (не наказывать: это произойдет лишь впоследствии).

8. Достаточно прочесть биографию маркиза после его произведений, чтобы убедиться, что кое-что из своих произведений он перенес в собственную жизнь — а не наоборот, во что хотело бы заставить нас верить мнимо научное литературоведение. «Скандалы» жизни Сада — это не «модели» аналогичных ситуаций, какие мы находим у него в романах. Реальные и придуманные сцены не находятся в отношении филиации; все они — всего лишь параллельные дупликации, более или менее сильные (сильнее в творчестве, чем в жизни), некоей отсутствующей, наполненной фигурами, но неартикулированной сцены, местом фигурации и артикуляции которой может быть лишь письмо: творчество и жизнь Сада пересекают эту сферу письма на равных.

9. Возвращаясь из Италии во Францию, Сад отправил из Неаполя в Ла Кост два больших ящика: второй, весящий шесть центнеров, плывет на тартане «Любезная Мария»; он содержит: «куски мрамора, камни, вазу или амфору для хранения греческих вин, пропитанных коралловым корнем, античные светильники, сосуды для благовоний — всё в духе греков и римлян, медали, идолов, необработанные камни и камни, обточенные извержением Везувия, прекрасную погребальную урну в целости и сохранности, этрусские вазы, резной кусок змеевика, кусок селитры сольфатары 4 , семь губок, коллекцию раковин, статуэтку маленького гермафродита и вазу для цветов… мраморную тарелку, украшенную всевозможными превосходно имитируемыми плодами, два шкафчика с везувийским мрамором, bouquerini или сарацинскую чашку, нож в неаполитанском стиле, ремни для связывания собак в упряжки, эстампы… книги: трактат о существовании Бога „Доказательства истинности религии“… альманах спектаклей, „Отвергнутую десятину“, военный альманах, „Галантную саксонку“, письма маркизы Помпадур… словарь рифм» (процитировано Lély, I, р. 568). Этот перечень товаров во всех отношениях достоин Бувара и Пекюше: нескольких эллипсисов, нескольких асиндетонов достаточно, чтобы прочесть здесь бравурный отрывок из Флобера. И все-таки этот список составлен не маркизом, хотя коллекцию составил он, и ее культурная разношерстность мчится впереди самой культуры, высмеивая культуру. Здесь два доказательства: того, что Сад был способен к барочной энергии, и того, что энергию письма он вкладывал в сами свои поступки.