Ролан Барт - Фрагменты речи влюбленного

Philippe Roger, Roland Barthes, roman, p. 235. При переводе бартовских фрагментов на русский язык их пришлось заново перетасовать по «произволу номинации и произволу алфавита» (с. 87); а поскольку в любом произвольном порядке мы безотчетно пытаемся усмотреть, угадать некую скрытую логику, то при чтении перевода она может оказаться иной, чем при чтении оригинала. Например, по-французски книга заканчивалась главкой «Желание-владеть» («Vouloir-saisir»), по-русски же, как известно, в конце азбуки стоит буква «я», и соответственно заключительная главка книги другая — «Я-тебя-люблю». С точки зрения игровой «подвижности» текста эта дополнительная редистрибуция фрагментов, вероятно, пришлась бы по душе Барту, важно только, чтобы читатель книги имел ее в виду и не принимал порядок глав за нечто «естественное».

Позволю себе рассказать к слову эпизод из своей собственной практики. Несколько лет назад я писал вступительную статью к русскому переводу «Цитадели» Сент-Экзюпери — сочинения, в котором хаотически нагромождены «фрагменты речи» одного и того же персонажа, а возникающие кое-где зачатки сюжетного действия почти всегда оставляются неразработанными, не доведенными до развязки. Мне пришло в голову построить толкование этой книги «по Барту», в форме словаря-глоссария, комментирующего — также от первого липа — ряд сквозных слов, идейных лейтмотивов Сент-Экзюпери. В качестве прямой ссылки на образец я предпослал своему тексту эпиграф из предисловия к «Фрагментам речи влюбленного», а как элемент личного биографического опыта — еще и зашифрованное посвящение женщине, занимавшей в то время мои мысли… Несмотря на столь осознанную волю к подражанию, у меня все-таки получилась не имитация Барта, а скорее имитация имитации' внешний порядок комментируемых понятий оставался алфавитным, но сам подбор понятий (и, разумеется, их русских эквивалентов — ибо я редактировал перевод книги) был сделан так, чтобы провести сквозь все изложение единую, последовательную логику анализа; в частности, последним в моем «словаре» стоял — строю по русскому алфавиту! — комментарий к слову «Я», то есть заключительная, обобщающая характеристика того воображаемого субъекта, от имени которого ведется речь у Сент-Экзюпери, Отчего же результат оказался столь неадекватным замыслу? Просто оттого, что я не сумел внутренне усвоить комбинаторную свободу, которая воодушевляла Барта при написании его фрагментарных книг? Или причиной был характер анализируемого текста — текста патетически серьезного, проповеднического, плохо поддававшегося игровой перетасовке? Или, наоборот, я поддался бартовской логике «смещенного» дискурса и, подражая алеаторной композиции «Фрагментов…», сам с необходимостью должен был произвести композицию сугубо «умышленную»? Не берусь выбрать верный ответ и, к сожалению, не могу предоставить это читателям: моя статья о «Цитадели», равно как и новый перевод всей книги, к которому она прилагалась, так и осталась ненапечатанной (кто бы издал?).

José-Luis Diaz. «La question de l'auteur», Textuel, 1984, № 15 («Roland Barthes»), p. 50, 51.

Œuvres complètes, I. 2, p. 801.

ibidem, t. 2, p. 803.

Анализ уинникотовского понятия «переходного объекта» с точки зрения проблемы сакрального см. в недавней книге: Catherine Clement, Julia Kristeva, Le féminin et le nacré, Paris, Stock, 1998, p. 83–86.

Ср. прямую отсылку к этой поэме: «Встреча навлекает на влюбленного (уже восхищенного) субъекта ошеломление от сверхъестественной удачи: любовь — это нечто дионисийское, наподобие Броска костей» (с. 119).

Jacques Lacan. Lesémïnare, livre 2, Paris, Seuil, 1978, p. 278.

Надо сказать, что и Сартр в той же главе «Бытия и небытия» («Тело как Бытие-для-Себя: ненатуральность») близко подходит к проблемам философии знака. Ср., например, такое рассуждение: «Сознание тела сравнимо с сознанием знака. Собственно, знак находится на стороне тела, представляет собой одну из основных структур тела […]. Но знак — это то. что преодолевается ради значения, чем пренебрегают ради смысла, что никогда не улавливается как таковое, сквозь что постоянно устремляется наш взгляд» (Jean-Paul Sartre, L'Etre el le Néant, Paris, Gallimard, 1992 (Tel), p. 378). Ср. также мысли Сартра о двух способах познания тела (ibid., р. 372), которые сопоставимы с двумя подходами к двойственному (коннотативному) знаку.

Œuvres complètes, t. 2, p. 799.

О роли мистической традиции в творчестве Барта см.: Philippe Roger, Roland Barthes, roman, p. 393sq.

См. об этом чуть подробнее в моей рецензии на русское издание «Камеры люциды» (журнал «Пушкин», 1997, № 3, с. 35–36). М. К. Рыклин заблуждается, когда, возражая мне (там же, 1998, № 3 (9), с. 35), усматривает в идее мистического опыта как «прорыва не от вещи к духу, а наоборот» противоречие с сущностью и «определением» этого опыта. На самом деле мистический опыт, как явствует из семантики слова μνοτιχος, определяется переживанием таинства, то сеть сакрального события, не поддающегося или не подлежащего изречению на профанном языке. Содержание этого события, вообще говоря, может быть различным, и если иудео-христианская традиция приучила нас к «спиритуалистическому» пониманию мистики как восхождения от вещи к духу, то отсюда не следует невозможность обратного хода, — очередной пример амбивалентности «верха» и «низа» в культуре.

Denis de Rougemont, L'Amour et l'Occident, Paris, UGE, 1970, p. 143–144.

Подобное переживание наркотических галлюцинаций, очевидно, восходит к: опыту Бодлера, который тот излагал в своей книге «Искусственный рай». Барт неоднократно ссылался на эти бодлеровские строки в других своих текстах (см., например, «Мифологии», фрагмент «В мюзик-холле»).

НИЦШЕ: об атопии Сократа — Мишель Герен, «Ницше, героический Сократ».

R.H.: беседа

СВЯТОЙ АВГУСТИН: libido sentiendi, libido sciendi, libido excellendi (dominandi) (цитируется Сент-Бёвом в «Пор-Рояле»).

ФРЕЙД, «Этюды по психоанализу»

R.H.: беседа

УИННИКОТ, «Фрагмент одного анализа».

«E lucevan le stele» — «И блистали звезды».

ДЖEДИДИ: по-арабски, например, fitna отсылает и к материальной (или идеологической) войне, и к попыткам сексуального обольщения.

РЕЙСБРУК: «Костный мозг, в коем помещаются корни жизни, — вот средоточие раны» и «зияние в глубинах человека затягивается лишь с трудом».

АТАНАСИУС КИРХЕР: рассказ о Волшебной курице (Experimentum mirabile de imaginatione gallinae) у Шертока. О гипнозе см.: Жерар Миллер, «Ornicar», 4.