Георг Вильгельм Фридрих Гегель - Учение о сущности

Третье – модус – есть у Спинозы изменение (affectio) субстанции, определенная определенность, сущая в некотором другом и понимаемая через это другое . Атрибуты имеют собственным своим определением лишь неопределенное различие; каждый из них должен выражать собою полноту субстанции и быть понимаем из себя самого; но поскольку он есть абсолютное, как определенное, он содержит в себе инобытие и не может быть понимаем только из себя самого . Поэтому только в модусе, собственно говоря, положено определение атрибута. Это третье остается далее простым модусом, он, с одной стороны, есть непосредственно данное , а с другой его уничтожаемость познается, не как рефлексия в себя. Спинозово изложение абсолютного поэтому, правда, полно постольку, поскольку оно начинает с абсолютного, переходит от него затем к атрибуту и кончает модусом; но все эти три лишь перечисляются одно за другим без внутренней последовательности развития, и третье не есть отрицание, как отрицание, отрицательно относящееся к себе отрицание, через которое оно в нем самом было бы возвратом в первое тожество и этим истинным тожеством. Поэтому тут не хватает необходимого перехода абсолютного в несущественность, равно как разложения последней в себе и для себя в тожество; или, иначе, не хватает становления как тожества, так и его определений.

Равным образом в восточном представлении эманации абсолютное есть самоозаряющий свет. Но он не только озаряет себя, а также истекает из себя . Его истечения суть удаления от его непомраченной ясности; последующие порождения менее совершенны, чем предыдущие, из которых первые происходят. Истечение понимается, лишь как некоторое событие , становление, лишь как некоторая постепенная утрата. Таким образом, бытие {124}все более и более помрачается, и ночь, отрицательное, есть конец линии, не возвращающейся уже к первому свету.

Отсутствие рефлексии в себя , свойственное как спинозову изложению абсолютного, так и учению об эманации в нем самом, восполняется в понятии лейбницевых монад . Односторонность какого-либо философского принципа приводит к противоположению его противоположному принципу, и, как бывает всегда, возникает их объединение, по крайней мере, как порозненная полнота . Монада есть лишь одно , некоторое рефлектированное в себя отрицательное; она есть полнота содержания мира; различное многообразие не только исчезает в ней, но отрицательным образом сохраняется . Спинозова субстанция есть (также) единство всякого содержания; но это многообразное содержание мира есть , как таковое, не внутри ее, а в ее внешней рефлексии. Поэтому монада по существу есть представляющая ; но в ней, хотя она и конечна, нет пассивности , а изменения и определения внутри ее суть проявления ее внутри самой себя. Она есть энтелехия ; обнаружение есть ее собственное действие. Притом монада есть определенная, отличенная от других ; определенность присуща особому содержанию ее и виду и способа ее проявления. Поэтому монада есть полнота в себе , по своей субстанции , а не в своих проявлениях . Это ограничение монады находится необходимо не в полагающей саму себя или в представляющей монаде, а внутри ее бытия в себе , или, иначе, оно есть абсолютная граница , предопределение , положенное другою, отличною от нее сущностью. Далее, так как ограниченное имеет бытие, лишь относясь к другому ограниченному, монада же есть вместе с тем некоторое замкнутое внутри себя абсолютное, то гармония этих ограничений, т.е. взаимное отношение монад, находится вне их и также предустановлена некоторою другою сущностью или в себе .

Ясно, что хотя принцип рефлексии в себя составляет основное определение монады , вообще устраняет инобытие и воздействие извне и обращает изменения монады в ее собственное положение, но что, с другой стороны, зависящая от другого пассивность тем самым превращается лишь в абсолютное ограничение, в ограничение бытия в себе . Лейбниц приписывает монадам известную законченность внутри себя, некоторый вид самостоятельности; они суть сотворенные сущности. При ближайшем рассмотрении их ограничения из этого изложения оказывается, что присущее им проявление их самих есть полнота формы . Очень важно понятие, по которому изменения монад представляются, как чуждые пассивности действия, как проявления их самих, и принцип рефлексии в себя или индивидуации выступает, как существенный. Далее необходимо признавать их конечность состоящею в том, что их содержание или субстанция отличены от формы , и далее что первое ограничено, а вторая бесконечна. Но затем надлежало бы найти в понятии абсолютной монады не только это абсолютное единство формы и содержания, а также свойство рефлексии отталкивать себя от себя, как относящуюся к себе самой отрицательность, {125}в силу которого она есть полагающая и творящая. Правда, в лейбницевой системе есть также и дальнейшее, именно что Бог есть источник осуществления и сущности монад , что то абсолютное ограничение в бытии в себе монад не есть сущее в себе и для себя, но исчезает в абсолютном. Но в этих определениях проявляются лишь обычные представления, допущенные без философского развития и не возведенные в умозрительные понятия. Таким образом, принцип индивидуации не приобретает своего более глубокого обоснования; понятия отличений различных конечных монад и их отношения к их абсолютному не вытекают из самой сущности последнего или абсолютным образом, а принадлежат резонирующей, догматической рефлексии и потому не достигают внутренней связи.

Абсолютное есть единство внутреннего и внешнего, как первое , сущее в себе единство. Его изложение оказалось внешнею рефлексиею, которая имеет со своей стороны непосредственное, как преднайденное, но вместе с тем есть движение и отношение последнего к абсолютному и, как таковое, возвращает его в абсолютное и определяет оное, как простой вид и способ . Но этот вид и способ есть определение самого абсолютного, именно его первое тожество или его просто в себе сущее единство . И хотя через эту рефлексию то первое бытие в себе положено, не только как несущественное определение, но так как последнее есть отрицательное отношение к себе, то лишь через него возникает тот модус. Лишь эта рефлексия, как снимающая саму себя в ее определениях и вообще как возвращающееся внутрь себя движение, и есть истинно абсолютное тожество, а вместе с тем определение абсолютного или его модальность. Модус есть поэтому внешность абсолютного, но равным образом лишь его рефлексия в себя; иначе, он есть его собственное проявление , так что это проявление есть его рефлексия в себя и тем самым его бытие в себе и для себя.