Виктор Крафт - Венский кружок. Возникновение неопозитивизма.

Такого рода предложения могут возникать двумя путями: во-первых, благодаря тому, что в них входит слово, не обладающее никаким значением, представляющее лишь мнимое понятие; во-вторых, благодаря тому, что слова, обладающие значением, соединяются таким образом, что при этом происходит нарушение правил логической грамматики. Псевдопонятие обозначает некоторое слово, когда условия задания значения для него не выполнены, т. е. согласно сказанному выше: если для предмета понятия нельзя задать никакого эмпирического отличительного признака. Такими словами являются, например, «первопричина», «безусловное», «абсолют», «в-себе-бытие», «ничто». Псевдопонятия возникают, например, благодаря тому, что, скажем, такое слово, как «ничто», употребляют в качестве имени некоторого предмета, хотя оно может использоваться лишь для формулировки отрицательных экзистенциальных предложений. И когда об этом предмете «ничто» что-то высказывают, получают псевдопредложения.

Псевдопредложения не нарушают грамматических правил в филологическом смысле, поэтому они выглядят так же, как подлинные предложения, например, «Цезарь есть простое число» похоже на «Цезарь есть полководец». Это показывает недостаточность обычной, филологической грамматики. Ее классификация слов на существительные, прилагательные, глаголы и т.д. требует дальнейшего разбиения слов в рамках указанных категорий на синтаксические категории в соответствии с тем, какие классы обозначаются этими типами слов: вещи, свойства вещей или отношения вещей; числа, свойства чисел или отношения между числами и т.д. Свойства чисел нельзя — по определению — приписывать вещам. Поэтому в логически корректном языке предложение «Цезарь есть простое число» просто нельзя сформулировать. В таком языке нельзя построить и метафизических предложений указанного рода.

Поэтому псевдопредложения метафизики вообще не пригодны для описания положений дел, они выполняют совершенно другую функцию: они служат для выражения эмоций, для сообщения другим о своих чувствах и желаниях, о своих жизненных целях. В этом заключается ценность метафизики. Эмоции могут быть выражены также с помощью произведений искусства. В этом отношении метафизика аналогична искусству. Однако в метафизике эмоциональные переживания выражаются в предложениях, в мнимых логических связях между ними, что создает обманчивое впечатление, будто они обладают теоретическим содержанием.

Смысл предложения заключается в том, что оно верифицируемо. Верифицировать можно лишь высказывания об опытных фактах. Поэтому предложения о том, что в принципе не может быть воспринято органами чувств, лишены всякого смысла. Таким образом, научные и метафизические предложения четко отличаются друг от друга как осмысленные и бессмысленные. Это вновь приводит нас к идеям старого эмпиризма, который, вслед за Юмом, полагал, что метафизика невозможна вследствие неразрешимости ее вопросов. Однако не существует никаких неразрешимых вопросов в том смысле, что на них в принципе нельзя ответить 72 72 См.: Schlick. Unanswerable Questions // Gesammelte Aufsätze, 1935. S. 369f. . Могут, конечно, существовать вопросы, на которые практически нельзя ответить либо вследствие технических трудностей, как на вопрос о географии обратной стороны Луны, либо вследствие незнания соответствующих фактов, как на вопрос: что делал Платон в свой 50-й день рождения? По этим причинам подобные вопросы могут оставаться без ответа либо временно, либо даже всегда. Однако это не означает, что они принципиально, т. е. логически, не допускают никакого ответа. Совсем нетрудно представить себе условия, при которых ответы на такие вопросы были бы истинными высказываниями. Если же это невозможно, то тогда вопрос не имеет смысла. Поскольку смысл предложения определяется его принципиальной верифицируемостью, постольку вопросы благодаря ответам на них разделяются на осмысленные и бессмысленные. Нельзя придать смысла вопросам, которые в принципе не допускают ответа, ибо такие вопросы никогда не могут стать осмысленными. Вопросы, которыми философия занимается с самого начала своего возникновения, благодаря тщательной формулировке можно представить как осмысленные, если же этого сделать нельзя, то и задавать их не имеет смысла.

Но определение смысла через верифицируемость имеет еще одно следствие. Смыслом тогда обладают только эмпирические предложения, ибо только они верифицируемы. Математические же и логические предложения пусты по своему смыслу. На это следствие Венский кружок также обратил внимание. Легко понять, что смысл отождествляется с представляемым содержанием. Математические и логические предложения ничего не говорят о фактах, они не являются знанием о них, а представляют собой правила. Математические предложения являются правилами употребления знаков, а сама математика рассматривается как чистое исчисление; логические же предложения являются правилами преобразования одних предложений в другие 73 73 См. Schlick. Gesammelte Aufsätze. S. 222: «‘5 + 7 = 12’ вовсе не является предложением, это правило, позволяющее нам преобразовать предложение со знаками 5 + 7 в эквивалентное предложение со знаком 12. Это правило, относящееся к употреблению знаков». [Вместо «предложение» в последних двух случаях нужно читать «формула», чтобы избежать противоречия с первым употреблением слова «предложение».) «Арифметические правила носят тавтологичный характер, они не выражают какого-либо знания. То же самое истинно для всех логических правил». . Даже предложения логики науки, как и предложения логики, пусты по содержанию. Из этого понятия смысла столь радикальные следствия вывел уже Витгенштейн. «Мои предложения служат прояснению: тот, кто поймет меня, поднявшись с их помощью — по ним — над ними, в конечном счете признает, что они бессмысленны» 74 74 Логико-философский трактат. С. 72—73. Точно так же и Шлик часто (Gesammelte Aufsätze. S. 159, 166, 168, 170, 206) использует предложения, принося извинения за их бессмысленность, с целью привлечь внимание к определенному пункту своих рассуждений. . Предложения логики науки являются лишь указаниями, направляющими взгляд на то, что показывает сам язык. И как таковые они лишены теоретического содержания.

Но это определение смысла через верифицируемость очень скоро вызвало решительную критику. Сначала Петцель указал на неприемлемые следствия этого понятия смысла 75 75 Petzäll A. Logistischer Positivismus // Göteborgs Hogskolas Arskrift, 1931. Bd. 37. S. 34, 35. , затем Ингарден на Пражском конгрессе 1934 г. высказал мысль о том, что «металогические» предложения также становятся бессмысленными или абсурдными 76 76 Actes du 8e Congres intemat. de Philosophie. 1936. S. 203f. , после него — Вайнберг 77 77 Weinberg. An Examination of Logical Positivism. 1936. S. 195. . Против «требования эмпирического значения» Льюис выдвинул то возражение, что оно чрезмерно ограничивает сферу философского рассмотрения 78 78 Lewis. Experience and Meaning// Philosophical Review, 1934. Vol. 42. . Собственные возражения высказали также Нагель 79 79 Nagel, Verifiability, Truth and Verification // The Journal of Philosophy, 1934. Vol. 31. , Стэйк 80 80 Stace. Metaphysics and Meaning // Mind, 1935. Vol. 44. и Рейхенбах 81 81 Reichenbach. Wahrscheinlichkeitslehre, 1935. . В своей «Логике исследования» («Die Logik der Forschung»), содержащей много важных идей, Поппер выступил вообще против определения смысла, утверждая, что при этом речь идет о произвольном решении. «Нет ничего легче, чем дискредитировать какой-то вопрос как ‘бессмысленную псевдопроблему’. Для этого нужно только определить понятие ‘смысл’ так узко, чтобы относительно всех неудобных вопросов можно было сказать, что в них нельзя найти никакого 'смысла 1, и признать 'осмысленными' лишь вопросы эмпирической науки. Тогда все споры о понятии смысла оказываются бессмысленными: однажды признанная, эта догма смысла всегда отобьет любое нападение и останется ‘неприкосновенной и окончательной’» 82 82 Logik der Forschung // Schriften z. wissenschaftl. Weltauflassung, 1935, Bd. IX. S. 21. , как сказал Витгенштейн в предисловии к своей книге. После этого Карнап в своем сочинении «Проверяемость и значение» («Testability and Meaning») 83 83 Philosophy of Science, 1936—1937. Vol. 3, 4. , которое во многих отношениях было принципиально важным, дал обстоятельную критику данного понятия смысла и предложил его новое истолкование. Он согласился с тем, что определение смысла на основе верифицируемости является чрезмерно узким, ибо оказываются лишенными смысла даже такие предложения, которые трудно признать бессмысленными. Скажем, отрицание аналитического предложения (в частности, пример Канта «Всякое тело протяженно») следует признать бессмысленным, ибо оно принципиально неверифицируемо как внутренне противоречивое предложение. Напротив, отрицание бессмысленного противоречивого предложения (например, «Высота башни Венской ратуши равняется как 50, так и 100 м») оказывается осмысленным, ибо оно верифицируемо. Два синтетических предложения, которые оба осмысленны, но несовместимы друге другом (например, «Высота башни Венской ратуши равна приблизительно 50 м» и «Высота башни Венской ратуши равна приблизительно 100 м»), при их конъюнктивном соединении дают бессмысленное предложение, ибо это неверифицируемое противоречие. Все это свидетельствует о том, что определение смысла через верифицируемость не может дать удовлетворительного критерия для проведения различия между осмысленными и бессмысленными предложениями.