Евгений Богат - Урок

Суд удовлетворил иск Щербакова и вынес решение: взыскать с Маркина и Самойлова солидарно триста рублей в его пользу. Но пользы от этого Щербакову не было никакой, а были лишь новое унижение и новая мука. Маркины и Самойловы начали жаловаться во все инстанции, что Муромский суд не «исследовал реальность и достоверность документов»; настроены они были воинственно и зло, называли Щербакова симулянтом и любителем курортной жизни, а сумму в триста рублей просто фантастической, ни с чем несообразной.

Наверное, — я пытаюсь понять две эти семьи, Маркина и Самойлова, в их борьбе с Щербаковым, — наверное, дело в том, что они собственную вину измеряют штрафом в пятьдесят рублей. Не изломанной человеческой судьбой, не тем, что мы в этой судьбе потеряли, а строго и четко размером назначенного им наказания. То великодушие и милосердие, с которыми отнесся к ним суд, мягко наказав, не поняты ими. Совершенно не поняты, может быть, по-тому, что осуществлено это было юридически некомпетентно, осудили, в сущности, не по той статье, которую они заслуживали. Но лично я думаю, что судья, обладающий более четким юридическим мышлением, чем Казаков, тоже мог, разумеется, по статье более строгой, — избрать мягкое наказание, самое мягкое, не отрывающее несовершеннолетних ни от семьи, ни от родного города, ни от нормальной жизни. И лично я одобрил бы подобную гуманную меру в отношении их, — одобрил бы даже сейчас, когда мне известно все дальнейшее их поведение. Потому что перевоспитывать их и в самом деле надо не в колониях общего, а тем более усиленного режима (куда первоначально клонило обвинение), а в нормальной жизни. Они не повторили ни разу и, уверен, не повторят того, что было тогда, на дороге в поселок. Но они остались нравственно не разбужены.

Любитель жестких мер, вероятно, мне возразит: тюрьма бы их разбудила. Нет, разбудить их надо именно в нормальной жизни, потому что они социально не опасны. Но разбудить достаточно реально. То, что жестокие меры наказания уступают место менее жестоким, даже мягким, отрадно. Но жестокие — реальны, а нежестокие часто оказываются нереальными. Нереальными не потому, что, как в нашей истории, это только штраф в пятьдесят рублей, а не, например, два года условно, а потому, что человеку, нарушившему закон, не раскрыли ни на суде, ни после суда всю меру вины перед обществом и всю меру великодушия общества к нему.

Уменьшая наказание, общество отнюдь не уменьшает вину.

Ни на первом суде, в Меленках, ни даже на втором, при разборе иска в Муроме, ни в тех вышестоящих инстанциях, куда писали ответчики, не желая уплачивать триста рублей, им не раскрыли их вины полностью. Даже в финансовом, в чисто финансовом отношении, что тоже убеждает, не показали, как эта вина велика…

Напротив, их жалобу удовлетворили. Областной суд отменил решение Муромского городского, и вышло, что они действительно недаром боролись.

Дело вернули на новое рассмотрение, с тем чтобы опять тщательно исследовать и состояние Щербакова, и все документы…

Теперь ободренные и даже ликующие ответчики говорили о Щербакове уверенно и открыто: Симулянт. Курортник. Дармоед.

А Щербакову… Щербакову надо было отстаивать уже не триста рублей, а собственную честь.

Его направили на новое обследование, достаточно долгое и достаточно мучительное, в один из московских научно-исследовательских медицинских институтов. Отправили тогда, когда он, чувствуя себя несколько лучше, возобновил учение, опять стал студентом.

И надо же, что в это самое время в Меленках разыгралась подобная — и даже более трагическая — история с Сергеем Передериным.

Сергей был одним из самых интересных и ярких мальчиков в Меленках. Он читал Гегеля и Аристотеля, отлично играл в шахматы, серьезно любил музыку (окончил детскую музыкальную школу, хорошо пел). Им гордились учителя, гордилась мать. У него была одна из самых больших в городе личных библиотек, которую он постоянно обогащал, хотя и жили они небогато — на пенсии бабушки и матери.

У матери было больное сердце, бабушка была старая, и все домашние дела делал тоже Сергей. Успевал. Вот и в тот летний вечер вернулся из шахматного клуба «Белая ладья» и пошел с ведрами за водой. У колонки его остановили несколько молодых людей, один из которых, как выяснилось потом, Александр Нефедов, студент Кировского политехнического института, отдыхавший у родственников, был перед этим жестоко избит неизвестными ему ребятами. «Ты меня бил?» — обратился он к Сергею. Тот вежливо, как говорил со всеми, ответил ему: «Извините, но я вас вижу первый раз в жизни». — «А, все равно!..» И пьяный Нефедов кулаком, в котором был зажат большой складной дорожный нож, ударил Сергея по лицу.

Сергей упал навзничь — на камни.

Заключение врачей: острая черепно-мозговая травма, перелом затылочной кости, подозрение на перелом основания черепа — повреждение тяжкое, опасное для жизни.

Выписался он из больницы неузнаваемым…

Особенно тяжело переживал потерю слуха — больше чем наполовину. Нефедов за нанесение тяжких телесных повреждений получил пять лет с отбыванием наказания в колонии усиленного режима. Материальный иск к нему в Меленковском суде, где разбиралось дело, не рассматривался, потому что не было тогда у матери Сергея Передерина нужных документов. Мать Сергея тяжело переживала этот суд, ей казалось, что Нефедов наказан чересчур мягко. Она писала жалобы. Ей отвечали, что пять лет в колонии усиленного режима — наказание серьезное, строгое (что соответствует действительности, бесспорно). Собрав документы, оправдывающие материальный иск к Нефедову, она пошла, точнее, поехала не в Меленковский суд, к тому же Казакову, а в Муромский, к которому у нее было больше доверия. Но муромский судья после отмены вышестоящими инстанциями решения об удовлетворении иска Володи Щербакова к Маркину и Самойлову стал, естественно, особенно скрупулезным и посоветовал ей дособирать документы. И во второй раз она поехала в Муром тоже неудачно — чего-то недоставало. И в третий… А в четвертый уже не поехала — умерла.

Между тем Нефедов и его адвокат тоже писали, само собой разумеется, жалобы: на несообразную деянию строгость наказания. И их жалобы (уже после того, как мать Сергея умерла) возымели действие: областной суд назначил более мягкое (несравненно более мягкое!) наказание — два года в колонии общего режима, — аргументировав это тем, что «тяжкое телесное повреждение у Передерина наступило не от удара, а в результате падения и удара головой об асфальт». То есть ему бы, бедолаге гегельянцу упасть по-хорошему, мягкими местами, а он возьми — и башкой о камни!

И хотя лично меня аргументация областного суда и юридически, и чисто логически мало убеждает, но по-человечески я понимаю судей: им хотелось, видимо, облегчить участь Нефедова, который сам был в тот несчастный вечер жестоко избит, перевозбужден, до этого вел себя безупречно (студенты Кировского политехнического института ходатайствовали, чтобы им отдали его на поруки), и можно было твердо верить: в будущем ничего подобного не повторится.