Александр Субетто - Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

По предложению Петра Францевича Морозов создал и прочитал курс химии, связав в нем в единое целое общую, физическую и космическую химию. Сотрудничество с Лесгафтом стало весьма продуктивным для Николая Александровича. Он следил за изданием научных статей Морозова, более того, – за выполнением заранее спланированных сроков издания. Только с 1907 по 1911 год Морозовым было опубликовано 80 научных и литературных работ.

П.Ф. Лесгафт умер 28 ноября 1909 г. в Каире. Похоронен был на Волковом кладбище в Петербурге при большом стечении народа и полной тишине. Царское правительство запретило произносить прощальные речи над гробом. Лесгафт был «ангелом-хранителем» Морозова в этом цикле их совместной жизни и дружбы.

После смерти П.Ф. Лесгафта его место занял Сергей Иванович Метельников. В Совет Биологической лаборатории в разные времена входили, кроме Н.А. Морозова, такие видные русские ученые, прославившие русскую науку, как Е.С. Федоров, Н.Н. Яковлев, В.Ю. Чаговец, А.А. Ухтомский, В.Л. Комаров, А.А. Рихтер, И.В. Мушкетов, А.Н. Рябинин, А.А. Орбели. До своего ареста в 1911 г. Морозов руководил отделением химии.

Морозов успешно работает и в области аэродинамики, публикует свою работу «Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам» (1908). Она была утверждена как учебник для артиллерийских академий.

В то время Россия занимала ведущее место по аэродинамическим исследованиям, во главе которых стояли Н.Е. Жуковский, Д.И. Менделеев, М.А. Рыкачев, К.Э. Циолковский. Украсил этот ряд ученых своим именем и Н.А. Морозов.

Николай Егорович Жуковский высоко оценил вклад Морозова в аэродинамическую науку: «Сочинение Ваше я прочитал и нахожу данную Вами формулу хорошо подходящей к наблюдениям» [486] .

В 1910 г. Императорский Всероссийский аэроклуб принял в свои члены 56-летнего Николая Морозова.

15 сентября 1910 г. на биплане Фармана он с известным авиатором Л.М. Мациевичем совершил свое первое воздушное путешествие. А через девять дней Мациевич погиб у него на глазах, пытаясь установить рекорд высоты на своем «Фармане». Причина гибели – летчик не пристегнул себя ремнем. Когда самолет набирал высоту, порвался один из тросов, скреплявших конструкцию, и запутался в лопастях винта; самолет стал деформироваться, а Мациевич при попытке выровнять его положение выпал из аэроплана. «… Вот она, неизменная доля этих пионеров великого будущего!» [487] – думалось Морозову. Он оставил себе на память половину деревянной распорки аэроплана, распилив ее. Один экземпляр подарил аэроклубу, а другой хранил в Борке на стене за письменным столом в течение всей оставшейся жизни.

31 октября 1910 г. Морозов совершает свой первый полет на аэростате вместе с капитаном Гебауэром. На этот раз Морозов был назначен пилотом и выполнял штурманские обязанности. Аэростат поднялся на высоту 3200 метров. Спуск затянулся, и они опустились уже ночью, в лесу. Николай Александрович и на земле взял на себя функцию штурмана и вывел друзей к деревне Вересь.

Затем Морозов совершает воздухоплавательные полеты в 1911 и в 1912 годах. Он с восторгом встречает эру воздухоплавания и авиации, связывает с ней великое будущее человечества, и в этом своем научном романтизме он близок другому научному романтику, гению космонавтики К.Э. Циолковскому, который связывал прорыв человечества в космос с ракетной техникой.

Морозов писал: «Только слепой может не видеть, что воздухоплавание и авиация кладут теперь резкую черту между прошлой и будущей жизнью человечества и что оканчивающийся теперь навсегда период бескрылого существования будет казаться грядущим поколениям таким же печальным, как и бабочке период ее жизни гусеницей. И вы, улетевшие сегодня на рассвете, – только первые ласточки начинающейся весны!» [488] .

Десять лет спустя свой цикл «воздухоплавательского познания» Н.А. Морозов запечатлел в книге «Среди облаков».

6.3. «Звездные песни». Н.А. Морозов на Первой мировой войне

В 1916 году Морозов встретился с издателем «Скорпиона» и предложил ему свои стихи, которые он объединил в сборник под названием «Звездные песни», т.к. в большинстве из них фигурируют небесные светила. Николай Александрович, просидевший многие годы в Шлиссельбурге и получивший опыт осторожности, попросил издателя посмотреть, «нет ли там чего-либо, что может не пройти цензуру, так как было бы жалко, если тираж уничтожат» [489] . Сомнения вызывало лишь «Беззвездное стихотворение», поскольку оно было явно направлено против Азефа и других провокаторов охранного отделения. Когда издатель высказал свое сомнение, Морозов возразил: «Оно единственное, за которое я буду стоять, во что бы то ни стало. Каждый писатель должен выразить свое возмущение подобными людьми. И пока я этого не сделал, так или иначе, мне будет казаться, что я не исполнил своего гражданского долга» [490] .

Весной 1910 г. книга вышла и с большим успехом стала распространяться. Морозов уехал на лето в деревню. И вдруг – гром среди ясного неба! Комитет по делам печати «привлекает по поводу его книжки издателя к суду за дерзостное неуважение к верховной власти в России и за воззвание к ее ниспровержению!» [491] .

Морозов как истинный рыцарь духа и справедливости, человек не только мужественный, но и честный, порядочный (в том глубоком понимании порядочности, которое забывается в наше время «царства мерзавцев» в России), направил письмо в Московскую судебную палату с просьбой перенести обвинение с издателя на автора.

Судебное следствие оказалось пристрастным к бывшему шлиссельбургскому узнику. В судебном извещении, вызывавшем его на суд 24 ноября 1911 г. к 10 часам утра, указывалось, что ряд его стихотворений возбуждает к учинению бунтовщических деяний и ниспровержению существующего в России государственного и общественного строя и заключают в себе «дерзостное неуважение к верховной власти», и что он, Морозов, поэтому обвиняется по статье 128 п.1 и 2 и статье 129.

Вызов Морозова в суд у многих в петербургском обществе вызвал недоумение. Решение суда было жестким: приговор к году тюремного заключения.

Началась новая тюремная одиссея. «…В камере нахлынули старые воспоминания. Шесть лет жизни на свободе, светлые поэтические воспоминания о первой встрече с Ксаной, об их взаимной любви и безоблачном пятилетнем счастье в кипучей, интенсивной работе, у него – в области науки, у нее – в области искусства и музыки, показались ему светлым сном, от которого он теперь вдруг пробудился» [492] . После нескольких месяцев мытарств по разным тюрьмам России он оказался (не без помощи друзей) в Двинской крепости, где получил сравнительно комфортное проживание, которое он сам же и оплачивал.

Как и прежде, тюремное заключение стало местом интенсивного творчества. В Двинской крепости он дописал «Повести моей жизни», закончил книгу «Пророки», продолжавшую «Откровение в грозе и буре», написал несколько научных статей.