Ален Роб-Грийе - Соглядатай

В тридцати шагах оттуда плоское дно впадины, где голые холмистые луга уступали место более буйным травам, завершалось – без всякого перехода – отвесным скалистым обрывом высотой метров в пятнадцать, подножие которого исчезало в бурлящей воде. Почти вертикальная поверхность сменялась шероховатой стенкой, из которой местами торчали острые уступы, террасы, зубчатые гребни. У самого подножия, среди мощных глыб, из пены выступали несколько остроконечных утесов, конические вершины которых торчали к небу, – о них яростно ударялся прибой, а затем, откатываясь назад, волна обрушивалась на них с другой стороны, взметая водяные фонтаны, которые иногда взлетали выше самого обрыва.

Еще чуть выше две чайки описывали в воздухе сплетающиеся петли – то рисовали отдельные, соединенные боками круги, то вычерчивали в небе безупречную восьмерку, обмениваясь траекториями полета, уверенно и медленно, без малейшего движения крыльев, только простым изменением их наклона. Безжизненный круглый глаз благодаря легкому боковому повороту головы был направлен вниз, внутрь описываемой кривой; неподвижный глаз что-то высматривал там и был похож на рыбьи зрачки без век, как будто полная бесчувственность избавляла его от необходимости моргать. Он видел море, которое попеременно то поднималось, то опускалось у влажной отполированной скалы, дорожки белесой пены, периодические всплески воды, с прерывистой регулярностью сбегающие каскады, а чуть подальше – неровный камень… Вдруг немного правее Матиас заметил лоскут ткани – точнее, вязаного полотна, – что-то вязаное из серой шерсти, висящее на выступе скалистой стены двумя Метрами ниже края обрыва, – то есть на той высоте, куда никогда не доставали волны прилива.

К счастью, это место казалось легкодоступным. Ни минуты не колеблясь, коммивояжер снял куртку, положил ее на землю и, двигаясь вдоль по краю бездны, проделал путь в несколько метров, чтобы добраться – еще правее – до той точки, откуда можно спуститься. Оттуда, обеими руками хватаясь за выступы, осторожно переставляя ноги с расщелины на уступ, прижимаясь всем телом к гранитной стене, вдоль которой он даже сползал временами на спине, ценой непредусмотренно больших усилий, он оказался если не у цели, то примерно двумя метрами ниже. Ему достаточно было только выпрямиться во весь рост, чтобы, держась одной рукой, другой схватить вожделенный предмет. Тот поддался легко. Без сомнения, это было серое шерстяное пальто, которое носила – или скорее не носила – Виолетта и которое лежало рядом с ней на траве.

Однако Матиас был уверен, что выбросил его вместе со всем остальным, одно за другим прослеживая падения предметов, чтобы в точности быть уверенным в том, что ничто не повисло на полдороге. Он не понимал, как могла произойти подобная ошибка. Лучше было оставить пальто лежать наверху, в ложбине, где боязливые овцы ходят вокруг своих колышков. Раз уж она сама его сняла, было бы естественнее, если бы она упала без него. Во всяком случае, трудно было представить, что она оступилась, будучи одетой в пальто, а когда по дороге его сорвало с нее на каком-то уступе, оно осталось невредимым и нисколько не порвалось. Это удача, что никто его не обнаружил во время поисков.

Но тут же Матиас подумал, что за это никто не мог бы поручиться, потому что тот, кто увидел бы пальто, висящее там, несомненно не рискнул бы лезть за ним, посчитав это дело излишне опасным. В таком случае, снимать его сейчас было, возможно, еще более неосторожным шагом? Если кто-то заметил висящее на скале пальто, не лучше ли было бы, напротив, вернуть его на место, постаравшись придать ему такие же складки и такое же расположение?

Затем, поразмыслив немного, Матиас спросил себя, кто мог быть таким случайным свидетелем. Мария Ледюк, заметив пальто своей сестры, непременно сделала бы вывод о том, что девочка упала, и направила бы поиски в эту сторону – о чем вчера не было и речи. Что касается рыбаков, которые сегодня утром принесли тело, то они бродили у самого подножия, среди водорослей, оставленных на песке отливом, а значит, слишком далеко, чтобы различить что-то конкретное. Компрометирующий предмет был до сих пор скрыт от всех взглядов.

Поскольку, с другой стороны, теперь вернуть его на место – в поросшую травой ложбинку, где Мария сразу же подобрала бы его вчера, – было невозможно, оставалось только одно решение. Матиас попрочнее встал, расставив ноги, на узкой площадке, крепко скатал маленькое шерстяное пальтецо в комок и, держась одной рукой за стенку позади себя, с силой бросил его вперед.

Комок мягко упал в воду и закачался на ее поверхности между скал. Обе чайки, испуская крики, перестали кружить и тут же ринулись вниз. Им не понадобилось спускаться к самому подножию, чтобы узнать, что это просто кусок тряпки, и, крича еще громче, они сразу же поднялись к гребню обрыва. Стоя на краю вертикальной стены рядом с тем местом, где он оставил свою куртку, коммивояжер увидел тогда, что над пропастью склонился человек, который также осматривал дно пучины. Это был молодой Жюльен Марек.

Матиас так поспешно опустил голову, что чуть не сорвался в море. В этот момент уже наполовину промокший серый жакет попал между небольшой волной и откатывающейся назад водой. При столкновении, медленно погружаясь, он скрылся в воде, и вскоре постепенно увеличивающаяся впадина, которая затем образовалась за скалистой грядой, затянула его в сторону открытого моря. Когда под наплывом следующей волны поверхность моря снова вздулась, все уже исчезло.

Теперь, следовало, поднять голову и посмотреть на мальчика. Тот очевидно заметил шерстяное пальто и непонятные действия коммивояжера… Нет; он наверняка увидел его движение, но рассмотрел лишь кусочек серой ткани, возможно уже скатанной в комок. Важно было пояснить ему все это.

Кроме того, Матиас осознал и странность своего собственного положения, которому он тоже должен был дать объяснение. Машинально он измерил расстояние, отделявшее его от вершины. Его снова поразил силуэт, который вырисовывался на фоне неба. Матиас почти забыл, что ему надо спешить.

Жюльен смотрел на него так же молча, такими же по-прежнему неподвижными глазами, сжав губы на ледяном лице.

– Эй! Привет, малыш! – воскликнул Матиас, изображая удивление, как будто только что обнаружил его присутствие.

Но мальчик не ответил. На нем была старая ветровка, надетая поверх рабочего комбинезона, и фуражка, придававшая ему более взрослый вид – по крайней мере, восемнадцатилетнего парня. Лицо его было худым и бледным, немного пугающим.

– Они подумали, что я бросаю им рыбу, – сказал коммивояжер, показывая на чаек, которые рисовали над их головами перекрещенные восьмерки. А поскольку молчание продолжалось, он наконец добавил: – Это была старая шерстяная тряпка.