Карл Маркс - Собрание сочинений, том 26, ч.1

Ты, приятель, видишь сам, — [продолжает рабочий], — к чему приводит твой новый закон; ты только надул бы сам себя, — ведь хотя ты и стал на минуту покупателем, но потом снова выступишь в роли продавца. В данном случае ты в качестве продавца потерял бы больше, чем выгадал бы в качестве покупателя. Ты подумай хорошенько! Разве до того, как были произведены 2 фунта пряжи, которые ты теперь хочешь купить у нас, ты не делал других покупок, без которых вообще не было бы тех 5 фунтов пряжи, о которых идет речь? [426a] Разве ты не купил предварительно хлопок и веретена, которые теперь представлены в 3 фунтах пряжи? При этих покупках оптовый торговец хлопком в Ливерпуле и фабрикант прядильных машин в Олдеме противостояли тебе в качестве продавцов, а ты им в качестве покупателя; они выступали как представители товара, ты как представитель денег — совершенно такое же отношение, в каком мы в данную минуту имеем честь или несчастье противостоять друг другу. Разве тебя не высмеяли бы плутоватый торговец хлопком и твой бойкий коллега из Олдема, если бы ты потребовал, чтобы они даром отпустили тебе часть хлопка и веретен, или, что то же самое, продали тебе эти товары ниже их цены (и их стоимости), на том основании, что ты для них превращаешь товар в деньги, а они для тебя превращают деньги в товар, что они — продавцы, а ты — покупатель? Они ведь ничем не рисковали, они получали наличные деньги, меновую стоимость в чистой самостоятельной форме. Зато с твоей стороны — какой риск! Сперва выработать из веретен и хлопка пряжу, нести весь риск процесса производства, а потом еще вдобавок нести риск, связанный с продажей пряжи, с обратным превращением ее в деньги. Риск — будет ли она продана по своей стоимости, выше или ниже стоимости. Риск — совсем не продать ее, совсем не превратить ее обратно в деньги. Что же касается пряжи как таковой, то она нисколько тебя не интересует. Ты пряжу не ешь, не пьешь, ты не можешь использовать ее иначе, как только продав ее. И уж во всяком случае должна быть оплачена потеря времени, сопряженная с обратным превращением пряжи в деньги, в котором, в скрытом виде, содержится обратное превращение в деньги веретен и хлопка! — Старина! — возразили бы тебе твои коллеги. — Не валяй дурака! Не говори глупостей! Какое нам, черт побери, дело до того, как ты думаешь использовать наш хлопок и наши веретена, на что ты намерен их употребить! Сожги их, выброси, делай с ними что хочешь, но только заплати за них! Что за идея! Мы должны принести тебе в дар наши товары потому, что ты заделался хлопкопрядильным фабрикантом и, по-видимому, плохо чувствуешь себя в этой отрасли деловой жизни, если уж так сильно преувеличиваешь связанные с нею риск и опасности! Брось свою хлопкопрядильню или не показывайся на рынке с такими нелепыми идеями!»

На эту речь рабочих капиталист отвечает с пренебрежительной улыбкой: «Видать, что вы, простофили, слышали звон, да не знаете, откуда он. Вы толкуете о вещах, в которых ничего не смыслите. Вы думаете, я заплатил ливерпульскому пройдохе и олдемскому молодчику наличными деньгами? Черта с два! Я заплатил им векселями, и хлопок ливерпульского пройдохи на самом деле был переработан в пряжу и продан еще до того, как наступил срок его векселю. С вами — совсем другое дело. Вы хотите получать наличными».

— «Прекрасно», — говорят рабочие, — «по что сделали ливерпульский пройдоха и олдемский молодчик с твоими векселями?»

— «Что они с ними сделали?!» — восклицает капиталист. — «Глупый вопрос! Они снесли их своим банкирам, и те учли их!»

— «Сколько они за это платят банкиру?»

— «Сколько? Деньги теперь весьма дешевы. Думаю, что они заплатили за учет примерно 3 %, т. е. не три процента со всей суммы векселя, а столько, сколько, считая из 3 % годовых, приходится на то время, которое остается до истечения срока векселя».

— «Тем лучше», — говорят рабочие., — «Плати нам по 2 шилл., какова и есть стоимость нашего товара, или же по 12 шилл., так как мы хотим понедельного расчета вместо ежедневного. И удержи из них проценты за 14 дней из расчета 3 % годовых».

— «Но этот вексель слишком мал», — говорит капиталист. — «Ни один банкир не учтет его».

— «Прекрасно», — возражают рабочие, — «нас 100 человек. Ты, значит, должен заплатить нам 1200 шилл. Выдай нам на них вексель. 60 ф. ст. вовсе уж не такая маленькая сумма, чтобы такой вексель нельзя было учесть. А кроме того, ты ведь учитываешь его сам, и эта сумма не должна быть слишком мала для тебя, потому что это как раз та самая сумма, из которой ты, по твоим словам, берешь выжимаемую из нас прибыль. Вычет был бы ничтожный. И так как мы получали бы в таком случае полностью большую часть нашего продукта, то мы скоро перестали бы нуждаться в твоем учете. Разумеется, мы откроем тебе не больший кредит, чем даст тебе биржевой маклер, — всего лишь на 14 дней».

Если выводить заработную плату (совершенно извращая действительные отношения) из дисконтирования принадлежащей рабочим части стоимости совокупного продукта — из того, что капиталист оплачивает рабочим эту часть деньгами вперед, — то капиталист должен был бы выдавать им очень краткосрочные векселя, какие он выдает, например, торговцу, промышляющему хлопком, и т. д. Рабочий получал бы большую часть своего продукта, а капиталист скоро перестал бы быть капиталистом. Из собственника продукта он превратился бы для рабочие просто в банкира.

К тому же, если капиталист стоит перед риском продать товар ниже его [427] стоимости, то он имеет также и шансы продать его выше его стоимости. Если продукт не удается продать, то рабочего выбрасывают на улицу. Если цена продукта долгое время остается ниже рыночной, то заработная плата рабочего падает ниже среднего уровня, и фабрики работают неполное время. Наибольший риск несет, следовательно, рабочий.

В-третьих. Никому не приходит в голову, что фермер, уплачивая ренту деньгами, или промышленный капиталист, уплачивая проценты деньгами, могут удерживать часть причитающихся с них ренты или процента на том только основании, что они, — для того чтобы иметь возможность производить эти платежи, — должны предварительно превратить свой продукт в деньги.}

Возвращение денег к их исходному пункту имеет место также и в той части капитала, которая обращается между промышленным капиталистом и рабочим (следовательно, в той части оборотного капитала, которая составляет переменный капитал). Капиталист выплачивает рабочему заработную плату деньгами; рабочий покупает на эти деньги товары у капиталиста, и таким образом деньги притекают обратно к капиталисту. (На практике — к банкиру капиталиста. Но в действительности банкиры являются по отношению к отдельным капиталистам представителями совокупного капитала, капитала в целом, поскольку он принимает вид денег.) Этот обратный приток денег сам по себе вовсе не выражает воспроизводства. Капиталист покупает в обмен на деньги труд у рабочего, рабочий покупает на эти же деньги товар у капиталиста. Одни и те же деньги выступают сперва как средство для покупки труда, а потом — как средство для покупки товара. Обратный приток их к капиталисту обусловлен тем, что капиталист выступает по отношению к одним и тем же лицам сперва в роли покупателя, а потом — в роли продавца. Деньги уходят от него как от покупателя и возвращаются к нему как к продавцу. Рабочий, напротив, выступает сначала как продавец, а затем — как покупатель, он сначала получает деньги, а затем расходует их, тогда как капиталист, в противоположность рабочему, сначала расходует деньги, а затем получает их обратно.