Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

— Народ мертв, если он слепо верит преподносимым ему истинам, — сказал слепой старик Муса-ходжа крестьянину Али, когда они остались одни после судебного заседания. — Вот ты, например, тоже мертвый, потому что сам не родил еще, наверное, ни одной своей мысли за всю свою жизнь! Но ничего. Пройдет время, и я вылечу не только твое тело, но и твой ум. Я научу тебя смотреть на мир глазами разума.

— А возможно такое? — удрученно спросил Али, вымученно улыбаясь.

— У исмаилитов был для этого свой способ, у меня свой, — старик дал Али выпить отвар из трав. — Мой способ ты еще испытаешь на себе, а вот о способе исмаилитов придется тебе рассказать, чтобы не сидел ты завтра дураком перед Бурханиддином. Так вот, сначала исмаилитские проповедники, даи, поселяются среди народа как менялы, купцы, врачи и производят на всех хорошее впечатление своим высоконравственным поведением, создают репутацию набожных мудрых людей, собирают почитателей. Потом постепенно проповедуют учение. О религии и говорят как о «скрытой» науке. Мол, молитвы, пост, хадж малоценны, если не понимаешь их внутреннюю духовную суть. Начинают объяснять и… умолкают. Мол, такие божественные тайны можно открывать только тому, кто поклянется в верности имаму. После клятвы изучают с учеником природу пророческих циклов и отмену каждым пророком предшествующей религии. Мухаммад, мол, — не последний пророк, и Коран — не последнее откровение бога.

— Ну да?! — удивился Али. — А разве может простой и человек знать больше, чем пророк?

— Может. Пророк ведь и существует для человека, как учитель для ученика.

Али закрыл голову полой чапана.

— Замолчите, Страшно…

— Затем дан начинают объяснять ученику, — продолжает Муса-ходжа, не обращая внимания на состояние Али, — что пророк не тот, кто дает людям религию, а тот, кто дает людям закон, как правильно жить. Поняв это, и ученик становится свободным философом, другом разума… Спасением, исцелением человеческих душ занимались исмаилиты, а до них — «Братья чистоты». Заметь, главные свои философские труды, написанные уже в зрелом возрасте, Ибн Сина назвал… «Книгой исцеления», «Книгой спасения». Имеется в виду «души». Но только не в религиозном смысле, понимаешь, а души, как внутреннего мира человека. Ибн Сина верил, что своими книгами сумеет хоть когда-нибудь разбудить народ, научить его самостоятельно мыслить. Бурханиддин почему вчера так вцепился в этот отрывок об исмаилизме в «Автобиографии» Ибн Сины? Потому что и сегодня люди ждут реформатора, ведомого аллахом, Махди, который «наполнил бы мир справедливостью», ждут седьмого имама. Ждут, когда этот имам выйдет, наконец, из сатры, сокрытия. К русским он уже пришел и переделывает их жизнь. И в Иран недавно приходил. Назвался Бабом, Слышал о нем? — нет.

— Это был юноша глубокой нравственной красоты. Его улыбка, взгляд, голос, движения рук — все завораживало. «Я не последний, — говорил он о себе. — Я — предтеча будущего Солнца, Мухаммад и я — мы только звезды того, кого бог проявит после нас». Баб пытался взорвать изолированность ислама, в которую весь исламский мир погружен вот уже более семи веков. Он призывал признать такие неслыханные для нас, мусульман, новшества, как железная дорога, телеграф, печать. Звал не ставить никаких преград между исламом и другими религиями, другой культурой, Бабиды приняли даже участие в иранском восстании 1905 года.

— А Баб еще жив? — спросили Бурханиддина голоса из толпы на следующий день, только он открыл судебное заседание.

— Баб казнен в 1850 году, — ответил Бурханиддин-махдум, перебирая рукописи На ковре.

— Скрытого имама нельзя убить! — сказал чей-то голос. — Вон, солнце покрылось тучей… Перестало ли оно быть от этого солнцем?

Бурханиддин-махдум медленно перелистал «Автобиографию».

— Вот что я вам скажу, — начал он тихо говорить. — Скрытый имам, Махди, — это прежде всего скромность. Когда Баба казнили, ему было 30 лет. Мальчишка наставлял мир! А теперь послушайте, что пишет о себе, о первых годах своего обучения Ибн Сина. Когда «прибыл и Бухару Натили, отец поселил его в нашем доме. До прибытия Натили я занимался фикхом [31] Фикх — мусульманское право. и разрешением его сомнительных положений у Исмаила аз-Захида и был лучшим из учеников…»

Затем приступил к изучению книги «Исагога» [32] «Введение» (в логику Аристотеля). у Натили. Когда он сообщил мне определение рода, высказывание о множестве различных по виду вещей, в ответ ил вопрос «Что это?» я дал этому определению такое объяснение, какое ему не приходилось слышать. Он был поражен и посоветовал моему отцу не занимать меня ничем иным, кроме науки. О каком бы вопросе он мне ни говорил, и представлял его лучше, чем он. Так я учился у него простым положениям логики…

Затем я взялся самостоятельно читать книги… пока не закрепил знания логики. Таким же путем изучил книгу Евклида, выучив из ее начальной части пять-шесть фигур под руководством Натили, всю остальную часть книги я принялся изучать самостоятельно. Потом перешел к «Алмагесту» [33] Трактат по астрономии Птолемея. , и когда, окончив вводные части его, дошел до геометрических фигур, Натили сказал: «Читай и решай их самостоятельно… Сколько было сложных фигур, которые он не знал до тех пор, пока я не изложил и не объяснил их ему!

Потом я увлекся наукой врачевания… Медицина — это не из трудных наук, и поэтому за короткое время я настолько овладел ею, что даже самые превосходные мужи медицины стали учиться у меня науке врачевания. Я стал посещать больных. Благодаря приобретенному опыту передо мной открылись врата врачевания. Вместе с тем я продолжал изучать фикх и участвовать в диспутах по нему. В это время я был юношей 16-ти лет».

— Ах, ах, ах, как прекрасно! Как прекрасно! — восторженно проговорил старик с алой розой за ухом. — Неужели вы ничего Не поняли? Ведь это же рождение весеннего ветра, что раз в сто лет сметает мертвечину с земли! Ведь это же мечта всех нас, темных, неграмотных людей, учиться! — осуществленная в судьбе Ибн Сины. Ведь это гимн первым шагам Махди. Гимн светлому его детству.

— Махди?! — удивился Бурханиддин. — Какой же он Махди, если так оскорблял старого своего учителя?!

— А что было бы с миром, если б ученик не превосходил своего учителя? Разве не мечтаем мы, чтобы наши дети были лучше нас? Разве росток пробивается из земли не вследствие смерти зерна? Я готов сто раз слушать этот отрывок о первых шагах Ибн Сины в науку, потому что он просто рассказал о себе правду. Скромную правду. Только и всего. Разве виноват конь, стрелою промчавшийся мимо осла, что бог дал ему быстрые ноги? А ведь осел, глядя вслед коню, явно подумает: «Ах, какой нескромный!»