БЕННО ХЮБНЕР - ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ЭТОС И ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ ЭСТЕТИКИ

* Предел, конец (греч.). Ср.: эсхатология. ** Здесь и сейчас (лат.).

[111]

няшнем эстетическом человеке, непосредственно под­верженном зрительным и слуховым впечатлениям в той мере, в какой он перманентно обусловливается этикет­ками, медиальными идеями потребительского общества.

Я еще раз резюмировал эти отчасти разрозненные определения этического и эстетического образа жизни, повторил ранее сказанное и еще повторю в дальнейшем. К этому меня принуждает специфика данной проблема­тики, которая, во-первых, требует систематичности, од­нако, во-вторых, все время колеблется туда-сюда меж­ду историческими экстремумами, началом человека и настоящим временем. С другой стороны, повторения служат методологической цели, постоянному представ­лению и подтверждению той проблематики, которая и для меня не является сама собой разумеющейся, непре­станно ускользает и, таким образом, требует новых на­чинаний и разработок. При этом я осознаю, что танцую на канате, натянутом над совершенно изорванной науч­ной страховочной сетью. Я надеюсь посредством осто­рожных аналоговых спекулятивных конструкций и оп­ределенной когерентности развиваемых здесь мыслей возместить недостающие знания в далеких мне облас­тях, например в этнологии, культурной антропологии.

Утверждая, что этическое основано на эстетическом, я подразумеваю, что эстетическое фило- и онтогенети­чески предшествует этическому (говорить об эстетичес­ком образе жизни здесь уместно преимущественно с по­зиций наших дней); что человек, как это можно пока­зать на примере детей и некоторых животных, изначаль­но играл раньше, чем хотел и мог своей игровой дея­тельностью (и здесь мы покидаем животный мир) влиять на что-то в мире и быть полезным другим; до того, как физически или идеально влиять на что-либо в мире, он хотел что-то побуждать и изменять в себе. Когда я гово­рю здесь вообще об изменении, не следует исключать

[112].

того, что человек хочет также и сохранить, удержать в мире некоторые преходящие вещи, уносимые потоком времени, и что деятельность, таким образом, нацелена не только на изменение действительности, но и на защи­ту ее от изменчивости.

Всякому действию, магическому, техническому, стра­тегическому, этическому или коммуникативному, ориен­тированному на некоторое изменение действительности, предшествует стремление к аффектации, эмоционально­сти, эстетическому вообще. Это стремление к движе­нию и деятельности, которое создает психическую аф­фектацию, а затем влияет на вещи в мире, есть не что иное, как стремление к экстазу, к трансценденции Я, ос­нованное на мета-физической потребности, т. е. ennui ,скуке. Тому, кто ни к чему не имеет отношения, прихо­дится творить из ничто (Ницше). Вот и приходится че­ловеку как существу, способному скучать, не просто удов­летворять свои физические потребности, но делать не­что большее и чего-то хотеть, чтобы избавиться от нич­то.

На протяжении истории возникает один и тот же воп­рос: совершает ли человек своей прибавочной деятельно­стью нечто полезное или только бесполезное, излишнее, чтобы не чувствовать себя бесполезным и лишним. Эсте­тическое как эмоциональность, как аффектация предше­ствует этическому, его априорный статус для всякого оп­ределенного, ориентированного на результат действия (а как иначе можно обосновать прибавочную деятель­ность, если не предположить у человека нуждаемость, побудительное основание к действиям вообще, а имен­но скуку?), свидетельствует еще об одном основании, относящемся уже не к эмоциональной, а когнитивно-эвалюативной сфере. Прежде чем эстетическое действие может стать этическим, человеку нужно соотнести свой образ действия с миром (к этому я еще вернусь), и это

[113]

характерно для человеческой деятельности вообще как для стратегической, целеориентированной, так и для коммуникативной. Это значит, что человек должен пре­дугадывать или узнавать мир как событие в его каузаль­ных связях. Аффицированный. вовлеченный вещами и их возможностями в мир, он должен хотеть, чтобы вещи определенного рода существовали или не существова­ли. Он должен хотеть, чтобы определенные события про­исходили или не происходили, и он пытается влиять на мир в соответствии со своими познаниями и конкрет­ными намерениями, обусловленными ситуацией. Когда то, к чему человеческая деятельность относится в мире и что конституирует в мире Другое для Я, становится ДРУГИМ, оно соответствует не только определенному познавательному интересу, определенной воле, но, преж­де всего, метафизической, эк-зистенциальной потреб­ности Я существовать ради ДРУГОГО. Даже если бо­жества (или прочие имена, символы), бывшие некогда полезными для людей в их борьбе с природой, уже не имеют ныне житейской пользы для человека, для мно­гих они все же исполняют функцию метафизическо-психического СМЫСЛА и трансценденции, пусть весь­ма абстрактную. И даже сегодня божества в этой функ­ции могут придавать человеческой жизни и человечес­кому страданию интеллигибельный СМЫСЛ, который наполняет Я эк-стазом, возвышает над сиюминутнос­тью.

Скука — мета-физическая побудительная основа прибавочной деятельности ради эстетико-эмоционального. Скука — a priori всякой деятельности, выходящей за пределы удовлетворения физических потребностей. Лишь поскольку человек впадает в состояние замедлен­ного течения времени (скуку), т. е. время для него мо­жет слишком затягиваться (а скука предполагает нали­чие сознания, осознания мира как события), человек

114

имеет потребность в прибавочной деятельности, чтобы прогнать скуку, а это означает потребность преодолеть противостояние субъекта и объекта, зияющую пустоту между Я и миром, которая переживается как психичес­кая пустота. Вез мета-физической потребности в при­бавочной деятельности невозможно объяснить, почему примитивный человек изначально играл и лишь по мере познания мира смог и захотел влиять на что-нибудь в мире, а это, в свою очередь, лишь позже пошло на пользу другим людям или существам. Мета-физическая по­требность в прибавочной деятельности ради исхода, бег­ства из Я, психического возбуждения — вот объяснение того, почему человек может действовать этично, альт­руистично. Только благодаря такой идентификации Я с Другими, когда Я ради себя самого существует как ради-ДРУГОГО, возможен альтруизм. «Ради самого себя» значит: имея мета-физическую потребность, трансцендировать свое Я к Другому, вырываться из тавтологии Я=Я, быть-больше, становиться, чтобы не стать лишним. В Де-проецированном человеке я исследовал скуку как специфически антропологическую разницу [Differenz] и даже как двигатель человечества наряду с такими движу­щими силами, как голод или экономические условия (Маркс), власть (Ницше, Адлер), либидо (Фрейд), кото­рые в какой-то мере свойственны и животным. Представ­ленная там последовательность видов деятельности (от игры, магического и религиозного к рациональному, це­ленаправленному и технологическому действию) сво­дится к тому антропологическому факту, что человеку свойственно скучать, вследствие чего он может и вы­нужден действовать мета-физически, сверх сиюминут­ности и физической нужды; и пока развитая в Де-проецированном человеке теория скуки не опровергнута, при всех самокритических соображениях я не вижу основа­ний считать иначе. В историческом плане можно кон-