БЕННО ХЮБНЕР - ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ЭТОС И ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ ЭСТЕТИКИ

Декорации в обоих лагерях вполне известны: они пес­тры, в них царят плюрализм, релятивизм, иррациона­лизм, индивидуализм, субъективность, несоразмер­ность, эксгибиционизм, гетерогенность, самоутвержде­ние, прокламация, универсализм и т. д. Даже в области этики, там, где речь идет или, по меньшей мере, должна идти ( должна бы исходя из самопонимания этики!) о создании объективной общеобязательности, нет един­ства в том, как можно сделать обязательными для каж­дого моральные или этические нормы. Пестрота деко­раций, в сущности, свидетельствует о правоте тех, кто настаивает на прихоти, и неправоте тех, кто говорит об обязательности, общепризнанности, объективности. Прежде всего там, где требующие проверки на ложность

[23]

высказывания вступают в область бытия с такими же бойкими претензиями на истинность и значимость, как и верифицируемые выражения, где во ИМЯ кого-либо или чего-либо - поскольку эти ВО ИМЯ все еще име­ют место — терроризируют людей (этический аспект); в эстетической области тот же террор, причем не только фиктивный, представляется оправданным жаждой силь­ных эстетических эмоций и сенсаций. О других основа­ниях редукции прихотей я выскажусь позже. Ранее я употребил модальность должна была бы и намереваюсь обосновать это должна была бы не столько и не только тем, что при условии безграничного господства пристрастий хаос вырвется на свободу. If «anything goes» 7, nothing goes* .Разумеется, если бы мы обязаны были желать хао­са, который навязывался бы «большинством», мне ни­чего не оставалось бы как продолжать жить в согласии с собственным разумом и совестью, чтобы по крайней мере умереть «с достоинством» 8(Катарина Шрайбер).

* Если «получается что-то неопределенное», то ничего не полу­чается. (англ.).

[24]

1Hösle V. Die Krise der Gegenwart und die Verantwortung der Philosophie. - München. 1994. S. 258.

2Ibid. S. 147.

3Ibid. S. 262.

4Если же под этой нуждой понимать экзистенциальную, мета­физическую нужду сегодняшнего человека, голод переживаний иссушенной нигилистической западной души, в то время как большая часть человечества не знает, как утолить голод плоти, то следует сказать, что у современных художников-очарователей открыты глаза и развита соответствующая для такой нужды чувствительность.

5См.: Marquard O. Apologie des Zufälligen. - Stuttgart. 1986. S. 94, 102-110.

6См.: Lippe R. zur. Sinnenbcwußtsein: Grundlegung einer anthropo­logischen Ästhetik. Reinbck, 1987.

7Feyerabend Р. Wider den Methodenzwang. Skizze einer anarchistischen Erkenntnisstheorie. — Frankfurt am Main, 1976. S. 35. 8Из разговора с Катариной Шрайбер, философом из Мюнхена.

[25]

Повторим: чем озабочены этики при решении апорий автономии сегодняшнего человека? Тем, чтобы сказать людям, как им должно поступать и действовать, чтобы преодолеть апории и тем самым обосновать общеобяза­тельность должного поступания и деятельности. Это во­истину широкое поле для размышлений, и здесь пути духоводцев расходятся. Одни считают возможными лишь региональные партикулярные и этнические этики на основе сильной эмоциональной и мотивационной идентификации жителей данного региона, солидарно связанных друг с другом посредством общих ценностей (коммунитаристы). Другие, исходя из генетического единства нашего мира и сближения гетерогенных лю­дей и групп, постулируют универсальную этику (Хабермас, Апель). Для этого необходимо предполагать незна­чительные эмоциональные идентификации и слабые мо­тивации, довольствоваться минимумом правил, кото­рые могут быть признаны самыми различными культу­рами, расами и народами, в том числе теми, которые еще несут на себе глубокие отпечатки фундаменталист­ских метафизик.

В одном нет сомнений: для решения общемировых про­блем (голод в странах третьего мира, эксплуатация Ама­зонки, озоновая дыра, распределение ресурсов, охрана природы) подходящим средством обязательных норм и законов является лишь процедурная рациональная дис­курсивная этика, которая в конечном счете также явля­ется продуктом ликвидации христианской метафизи­ки. Вопрос лишь в том, в какой мере не воспрепятству-

[26]

ют консенсусу могучие экономические, идеологические, фундаменталистские интересы, если сильные нации во­обще не откажутся от участия в каком-либо дискурсе, относительно которого заранее известно, что их интере­сам будет нанесен ущерб. При этом я имею в виду соци­альную справедливость в мире, распределение богатств, технологический контроль над прогрессом, снижение потребления, всеобщее право на свободный выбор мес­та жительства, массовые миграции, охрану природы и т. д. Однако какая из богатых наций была бы уже сейчас готова принять участие в таком рациональном дискур­се, в котором согласие большинства (а иначе согласие я не могу себе представить) подрывало бы ее собственные интересы? Отсутствует лежащая в основе этого дискур­са трансцендентально-прагматическая норма, которая обязывала бы к участию в таком дискурсе. Даже если бы она имелась, то не действовала бы, и потому остава­лось бы лишь принуждение силой. Но кто же может уг­рожать сильному, принуждать его? Здесь рациональной дискурсивной этике установлены жесткие границы. Являясь автономной, универсальной, а-метафизической, а-телеологической рациональной дискурсивной этикой, она там и тогда преступает свои собственные границы, когда верит в смысл экологической этики от­ветственности, в то, что она способна установить и обо­сновать «телеологическую метафизику бытия природы» (Апель о Йонасе) 1или «персональное нравственное пра­во природы» (Йонас) 2в качестве предпосылки общече­ловеческой обязанности сохранения природы. Эта идея была близка и Апелю.

Здесь вновь появляется то, во что мы могли бы ве­рить, но что, казалось бы, мы уже преодолели как авто­номные люди, а именно то, что никакая гетерономия, кроме той, которую мы признаем, не может определять нас. Однако поскольку теперь «телеологическая мета-

[27]

физика бытия природы» установлена в качестве обя­занности человечества вне зависимости от того, хотят ее люди или нет, старая метафизика СМЫСЛА подме­няется новой. Замену желания [das Wollen] на должен­ствование я признаю (в духе нашего автономного де­мократического самосознания) легитимной только тог­да, когда этого хочет большинство. Но хочет ли оно? И вот нам, стремящимся сохранить природу, не остается ничего иного, как безо всякой метафизической легити­мации (а все вполне может происходить и без нее) спо­собствовать своим поведением и склонять других к тому, чтобы природа была сохранена. Таким путем в области экологии кое-что может быть сделано, пусть не без тра­гических последствий, часто без ожидаемого результа­та, лишь символически (я пишу это в связи с события­ми сентября 1955 года, когда во всем мире проводились протесты против французских ядерных экспериментов). Метафизическая легитимация охраны природы, если бы таковая была осуществлена, стала бы, разумеется, свое­го рода эко-диктатурой, например, как ее представил Вольфганг Харих 3. Предоставлять ей легитимацию — значит не осознавать того, что телеологическая метафи­зика сохранения природы оказывает на людей норма­тивное воздействие даже тогда, когда последние либо ничего об этом не знают, либо в связи со страхом перед ценой, которой было бы оплачено такое знание, не хотят об этом знать (более глубоко я развиваю эту тему в ра­боте Задолжавшее себе будущее ,проводя некоторые па­раллели с Хёсле).