Александр Перцев - Странная философия ненасилия

Мудрец, конечно, мог бы формировать эту позицию и предложить ее слушателям, но тогда она осталась бы для этого слушателя чужой, навязанной. Совершенно иное дело, если мудрец говорит слушателю: «Я знаю, что ничего не знаю — в сфере морали. Здесь каждый должен сделать свой собственный выбор, я не буду подсказывать тебе его варианта. Вместо этого я тебе расскажу: как устроен мир, какое место в нем занимает человек, как он может познавать этот мир и действовать в нем. Но, дойдя до этого, я вынужден буду умолкнуть и оставить тебя в одиночестве. Свой выбор, как тебе жить и к чему стремиться — ты сделаешь исключительно сам».

В этом случае у слушателя неизбежно возникнет иллюзия, что его жизненный выбор был сделан абсолютно самостоятельно. Он готов отстаивать этот выбор ценою собственной жизни. Ведь этот выбор он будет воспринимать как свою жизнь.

В любом обществе, во всякий конкретный момент его существования существуют некоторые «само собой разумеющиеся» представления, которые, как считается, даже не заслуживают специального обсуждения. Они «ясны каждому ребенку», «понятны даже глупцу», а потому принимаются подавляющим большинством общества — «нормальными людьми» — без осмысления и доказательств. Будем называть такие представления самоочевидностями.

Когда человек живет в мире самоочевидностей, ему кажется, что в науке и рациональном мышлении вообще особой необходимости нет. Существование интеллектуалов, которые непрерывно сомневаются в самоочевидностях, представляется такому человеку излишним. Умствовать лишний раз не следует. Образование в школе и в вузе нужно свести к заучиванию до автоматизма самоочевидных представлений. Еще лучше, впрочем, ограничить влияние школы и вуза на общество.

Такое положение дел характерно, впрочем, для стабильных периодов существования общества. Самоочевидности начинают подвергаться критической рефлексии, то есть декартовскому сомнению, в момент глубокого кризиса общества. Революция бывает подготовлена именно разрушением самоочевидностей, разделяемых большинством. Прежний менталитет, который представляет собой взаимосвязанную систему самоочевидностей, сопротивляясь, шаг за шагом уступает место новому — благодаря тому, что его носители постепенно отходят от дел. В результате оказывается, что любая истина в истории проходит три этапа — вначале представляется безумным утверждением и покушением на основы, затем становится общепринятым мнением, тривиальностью и, наконец, начинает восприниматься как предрассудок, который необходимо преодолеть.

В современной России, как представляется, наступил период стабильности. Благодаря массированному воздействию средств массовой информации в первое десятилетие после 1991 года были усвоены если не сами «общечеловеческие», т. е. западные ценности, то, по крайней мере, формулировки, их выражающие. Как предполагается, сегодня любой выпускник средней школы, успешно освоивший программу курса обществознания, сможет ответить на вопрос о том, что такое демократия, права человека, правовое государство, гражданское общество и толерантность.

К числу таких представлений, которые еще двадцать лет тому назад считались идеологически чуждыми и классово враждебными, а ныне стали самоочевидными, принадлежит и представление о философии ненасилия .

Да, представление о «философии ненасилия» — точно так же, как и представление о «естественных правах человека» — пришло к нам с Запада в 1991 году. Вернее, впрочем, было бы сказать — вернулось к нам с Запада, потому что до начала двадцатых годов девятнадцатого века, когда ведущие профессора-гуманитарии были высланы из страны, в российских университетах прекрасно знали, что такое «философия ненасилия», что такое «толерантность», что такое «естественные права человека». После 1917 года все эти понятия постарались предать забвению. Вместо толерантности пропагандировалась непримиримость к буржуазной идеологии, боевитость и наступательность на идеологическом фронте. Вместо философии ненасилия — вначале диктатура пролетариата, направленная на создание Всемирной Республики Советов, а затем — готовность социалистического лагеря к отпору проискам империалистических держав всеми имеющимися средствами, включая ракетно-ядерные вооружения.

Лишь после 1991 года, когда Россия перестала пролагать свой особый путь в мире и решила стать действительным, а не номинальным членом мирового сообщества, она оказалась перед необходимостью осваивать те базовые представления, в соответствии с которыми строит свою жизнь это мировое сообщество — нет, отнюдь не только лишь «элитный клуб» ведущих западных держав, но и все без исключения страны, являющиеся членами Организации Объединенных Наций.

Именно после этого поворота в новейшей российской истории, произошедшего в 1991 году, в учебных программах школ и вузов появились и «права человека», и «толерантность». По всей видимости, приходит время и для появления в этих программах «философии ненасилия».

Проблема заключается в том, что на Западе представления о «правах человека», «толерантности», «философии ненасилия» уже давно стали самоочевидностями, о которых мы говорили в начале лекции. Их изучали на школьной скамье уже три поколения, родившиеся и выросшие после второй мировой войны, в условиях демократии. Этим поколениям кажется, что демократия была всегда: они «не упомнят» недемократических времен, идеологического диктата, цензуры, запрещенных книг по философии и религии и тому подобного. Этим поколениям не требуется специального «введения в права человека», «введения в толерантность», «введения в философию ненасилия», потому что они уже введены в эти предметы еще в средней школе, в детстве.

Совсем иное положение дел — в сегодняшней России. Если брать западные школьные и вузовские программы, бездумно переписывать их слово в слово и, сменив заголовок, выдавать за современные российские, инновационные и отвечающие требованиям реформ, ничего не получится. Не получится потому, что ни один человек не может усвоить без соответствующей подготовки те представления, которые до сих пор не были укоренены в его культуре, не воспринимались им, что называется, «с молоком матери», от родителей, из сказок, из детских книг и телепередач, а также из разговоров взрослых. Заимствованные из иной культуры представления не привьются на почве национального менталитета — они так и останутся «информацией для запоминания», которая никогда не будет применяться в жизни.

Между тем, заимствованные представления о «философии ненасилия» сегодня продолжают оставаться именно такими «сведениями», «информацией», которую школьник или студент должен выучить, сдать и тотчас же забыть. Это происходит потому, что, во-первых, сведения о представителях «философии ненасилия» являются разрозненными, не связанными между собой существенной внутренней связью. В результате остается только заучить, что мыслитель Х сказал то-то, мыслитель У изрек то-то, а мыслитель Z заявил то-то. Во-вторых, даже если мы и продемонстрируем внутреннюю связь идей этих мыслителей, российскому читателю или слушателю еще отнюдь не будет ясно, какое отношение все их философские учения будут иметь к сегодняшней российской ситуации. Как связаны идеи индийского принца, жившего двадцать шесть веков тому назад, с проблемами современного россиянина? Какой интерес для него могут представлять мысли баптистского проповедника, который убеждал негритянок не уступать белым места в автобусе? Мышление человека, сформировавшегося около телевизора, характеризуется практическим отсутствием абстрактного мышления и, в частности, неумением самостоятельно проводить аналогии.