Александр Перцев - Странная философия ненасилия

Если продолжать наш воображаемый пример, то русские крестьяне устроили бы в Южной Африке в ответ на подобный закон об обязательной регистрации нечто вроде стрелецкого бунта, бессмысленного и беспощадного. Они, разумеется, привыкли к угнетению, но — к такому угнетению, которое осуществляется в строгом соответствии с заветами предков и их традициями. Если смотреть на вещи объективно, то введение закона об обязательной регистрации как раз и призвано было обеспечить работающим индийцам все права. Едва ли стоит пояснять современному россиянину ситуацию с гастарбайтерами. Если у них нет регистрации, их заставляют работать за гроши, без договора, и обирают все — от собственных «бригадиров» до кондуктора в автобусе, который угрожает сдать в милицию, если не дать ему взятку. Но такое предложение жить по законам цивилизованного, индустриального общества гастарбайтеры рассматривают именно как посягательство — если не на их права (которых у них в традиционном обществе, собственно, и нет), то на уклад их жизни, на культурные традиции и т. п.

Если бы вспыхнул бунт, вызванный таким законом об обязательной регистрации, его исход был бы предрешен. Убитые, раненые, высланные на родину, где нет работы. Если же безропотно исполнять этот закон, то можно лишиться последних остатков уважения со стороны местного населения. Оно было настроено к индусам откровенно враждебно, поскольку те создавали конкуренцию на рынке рабочей силы. Пароходу, на котором приплыл в Южную Африку Ганди, ездивший за семьей в Индию, толпа не давала причалить в порту. Она требовала, чтобы приплывшие индусы-гастарбайтеры тем же пароходом отправлялись назад, на родину и, видимо, кричала сакраментальную фразу: «Понаехали тут!»

Величие Ганди как политика заключалось именно в том, что он умел лавировать между колониальными властями и соплеменниками. К властям Ганди явился как человек, причастившийся западной культуры, как юрист. Он заявил, что закон об обязательной регистрации, в принципе, возможно, и соответствует праву, но в нем есть, к сожалению, досадные моменты, оскорбляющие национальное достоинство индийцев и даже вообще человеческое достоинство как таковое. Индийцы не могут допустить полицию на женскую половину дома. А требование оставить отпечатки пальцев оскорбляет любого человека, независимо от национальности, поскольку его приравнивают к преступнику.

Тем самым, закон был бы блокирован чисто «по-адвокатски»: чтобы убедиться в этом, достаточно спросить у милиционера, сможет ли он контролировать регистрацию гастарбайтеров, если осуществлять ее по справкам без фотографии и отпечатков пальцев, и запретить проверки паспортного режима по месту жительства.

Итак, с властями Южной Африки М.К. Ганди разговаривал на языке европейца, знающего тонкости права. С индусами же он разговаривал совсем иначе. Именно для них и были придуманы лозунги «Ахимса» и «Сатьяграха». М.К. Ганди не мог призвать своих соотечественников к исполнению законов. Он не мог сказать — хотя бы как юрист — что все граждане Британской империи должны исполнять ее законы. Это оттолкнуло бы от него соотечественников, хотя он и был формально прав. Ганди не мог также призвать к сопротивлению против закона, который вызывал возмущение у индийцев: такая борьба не имела перспектив. Вместо этого Ганди осуществил тщательно продуманную пропагандистскую кампанию, рассчитанную исключительно на индийцев. Он заявил, что именно эта страна исповедует принцип ахимсы — ненасилия. Именно здесь этот принцип зародился ранее, чем в других странах. Здесь он представлен во всех основных религиях. Значит, ратуя за ненасилие и следуя этому принципу, индиец верен Родине, выступает как патриот и поборник национальных традиций.

Далее М.К.Ганди занялся истолкованием понятия «ахимса», позаботившись о том, чтобы, как говорят немцы, сделать из нужды добродетель. Иными словами, он решил изобразить как доблесть то, что индусы вынуждены были делать, поскольку у них просто не было иного выхода. Он заявил, что было бы большой ошибкой считать признаком силы вооруженное или даже просто физическое сопротивление. Оно- свидетельство слабости, поскольку доказывает лишь одно: человек недостаточно владеет собой. Он проявляет агрессию в результате эмоциональной вспышки, когда не контролирует свое поведение. Наоборот, действительно сильный человек не прибегает к насилию. Он сохраняет спокойствие даже тогда, когда подвергается насилию и даже тогда, когда его жизни угрожает опасность.

Принципиально новым в такой позиции было то, что он соединил чисто индийский принцип ненасилия с христианским принципом братства всех людей. Принцип ненасилия подразумевал, что не следует причинять вред не только всем людям, но и всем живым существам без исключения. Наиболее рьяные последователи этого принципа не только являются вегетарианцами, но и употребляют в пищу только то, что может быть отнято у растения без ущерба для него. (К примеру, употребить в пищу морковь нельзя, не убивая ее, но можно поесть орехов, не повредив орешнику, а даже облегчив его ношу).

Такое отношение, требующее любви не только к человеку, но и абсолютно ко всем живым существам, является чисто индийским феноменом. О.Шпенглер, сравнивавший души различных мировых культур, объяснил специфику индийского менталитета отношением индийцев ко времени. Эпоха богини Кали, в которой, по мнению индусов, они живут сейчас, просто непостижима по длительности своей для европейца: она длиться такое количество лет, что выразить его можно только числом с несколькими десятками нулей. Оно больше, чем миллиарды миллиардов лет. Европейцы даже не придумали слова для того, чтобы назвать такой период времени. Тем не менее, весь этот период индийцы считают одной и той же эпохой.

Исходя из этого ощущения времени, только и можно понять весь индийский волшебный реализм, когда в одном и том же кинофильме мирно соседствуют древнеиндийские раритеты и космические аппараты, названные, кстати, именами древнеиндийских богов (русский человек сильно удивился бы, если бы основоположники нашей космонавтики назвали бы первый спутник Земли Перун, Даждь-бог или Ярило, поскольку все эти Боги для него — плюсквамперфект — давно прошедшее время).

Не то для индуса: время его древних богов и время сегодняшней космонавтики — это всего лишь один день эпохи богини Кали, который все еще продолжается. Если мыслить такими фантастически продолжительными периодами времени, то в сравнении с ними время человеческой жизни — 60–70 лет — ничтожно мало. Для индийца век человеческий краток, словно время жизни бабочки-однодневки. Задумаемся: если бы у бабочки-однодневки была философия, интересовался ли бы кто-нибудь ею? Что, спрашивается, может нафилософствовать бабочка-однодневка всего за один день своей жизни? Стоит ли тратить время на изучение подобной ерунды?