Владимир Библер - Век просвещения и критика способности суждения. Д. Дидро и И. Кант

Иначе и никакого удовольствия не будет.

Или — в логическом плане — определенное понятие тезиса это и ест неопределенное понятие антитезиса, они — антиномичны (выступают разном смысле), будучи растащенными в различные логические одиночек (<���тезис — антитезис>). Но они противоречивы — без антиномии, — поскольку в них определяется самопротиворечивый логический субъектпросвещенный вкус, для которого жесткость исходных определений (нравственности или рассудка) с самого начала достаточно иронична; эти определения тем более жестки и тверды, чем более они понимаются как начал преобразования в неопределенное понятие, в эстетическую идею. Впрочем, это же означает, что антиномическое кантовское определение вкуса (понятие определено в разных смыслах) все же необходимо, опять‑таки, чтобы преодолеть эту антиномию. Преодолеть и по — кантовски (разрешить), противокантовски — чтобы создать произведение искусства, услаждающие <���просвещенный вкус>.

А поэтому вернемся к Просвещению.

Итак, эстетической ценностью могут обладать только такие понятия, которых возможно и необходимо спорить. Двигаясь в таких понятиях, сохраняю свою самостоятельность, я сам включаю в мою мысль чужие, противоположные идеи как необходимое определение моих собственные идей — в их спорности для меня самого.

..До сих пор я говорил как будто только об эстетике <���просвещенного вкуса>. Но теперь мы подошли к решению нашей сквозной задачи — отталкиваясь от определений <���вкуса>, эстетического суждения, сформулировать всеобщие определения просвещенного человека, человека культуры Просвещения.

Здесь в центр внимания уже непосредственно выступит целостны пафос Просвещения, сам смысл этого понятия в его культуроформирующе силе.

Если переформулировать в этом плане кантовскую <���аналитику и диалектику прекрасного>, то получается следующее.

Человек просвещенного вкуса или — шире — <���просвещенный человек> должен (!?) жить так — чтобы ему многое нравилось и он нравился многим, но — упаси боже! — без всякого прочного интереса;

— чтобы думать о многом, но — без всякого понятия;

— чтобы в предметах и поступках — своих и чужих — наслаждаться формой целесообразности, но — без всякой цели;

— чтобы безосновательно, но — уверенно — надеяться на всеобщую необходимость своего, совершенно произвольного вкуса; и главное:

— чтобы быть предельно общительным, но — желательно — без всякого реального общения.

Легче всего возмущаться, негодовать, презрительно улыбаться, в лучшем случае — сожалеть об этом легковесном, эгоистическом, опустошенном субъекте.

Но еще раз вдумаемся — вместе с Кантом — в смысл этой опустошенности.

Ведь она — мы это помним — нелегко далась, ведь к этой пустоте почему‑то стремились (стремился просвещенный вкус).

Есть две <���точки роста>, в которых пафос Просвещения замыкается особую культуру и получает глубокий, непреходящий культурный смысл.

В <���аналитике и диалектике прекрасного> возникает первая точка роста — формируется культурный образ мыслей.

Что это означает?

Именно в области вкуса могут естественнее всего образоваться — утверждает Кант — те максимы здравого общественного поведения, без которых невозможен просвещенный человек.

<���Максимы эти следующие: 1) иметь собственное суждение (Selbstdenken); 2) мысленно ставить себя на место каждого другого; 3) всегда мыслит в согласии с собой. Первая есть максима свободного от предрассудков, вторая — широкого и третья — последовательного образа мыслей… Освобождение от суеверий называется просвещением… [46] " Там же. С. 307–308.

И еще — <���ясно, что in thesi просвещение легкое дело, a in hypothesi трудное и медленно осуществимое, так как иметь свой разум не пассивным, а всегда законодательствующим для самого себя… очень трудно… Трудн сохранить или установить чисто негативный [элемент] (в чем собственно состоит просвещение) в образе мыслей…> " [47] Там же.

В этой статье я не анализирую специально философскую мысль Просвещения. Но та же способность ясного, трезвого, здравого самостоятельного, независимого, проницательного суждения о вещах, о мире (отнюдь н тонкость логических разработок, не глубина философской рефлексии, н <���безумие> методологических изобретений) составляет главную, неповторимую силу <���Системы природы> Гольбаха, <���Разговоров…> Дидро или <���Общественного договора> Жан — Жака Руссо. <���Здравый смысл> — так назва самый беспощадный и самый отважный атеистический памфлет XVIII в.

Очень знаменательно, что все эти определения идей Просвещени развиваются Кантом именно в <���дедукции суждений вкуса>; Кант с полно осознанностью видит, что его учение о <���способности суждения> (самом судить об отдельном предмете) есть учение о Просвещении, о просвещенности как особом целостном культурном феномене.

Средоточием <���идеологии> Просвещения Кант считает одну из эти трех <���максим> — вторую, т. е. широкий образ мыслей. Причем здесь реч идет не о способности к познанию и не о тех или других формах мировоззрения, но именно об образе мыслей, о своеобразной этике и эстетик мышления.

Этот <���широкий образ мыслей> — дело весьма рискованное.

<���Способность суждения, способность, которая в своей рефлексии мысленно (a priori) принимает во внимание способ представления каждого другого, дабы собственное суждение как бы считалось с совокупным человеческим разумом>, эта способность — в своем культивировании — угрожает — уничтожением самого предмета, о котором я сужу (не он важен), уничтожением всех твердых, прочных культурных форм и ценностей, уничтожением реального общения с другими людьми (зачем, ведь все учтено заранее, a priori…), — уничтожением самой творческой потенции, которая — без односторонности, без напряжения — вообще невозможна [48] Там же. С. 307. .

В широком образе мыслей (широта эта беспредельна) тонет сам мысль.

И это — необходимая цена Просвещения. Авантюра эта необходима.

Без культивирования способности суждения, без этого риска (имеет вкус, и не иметь гения) теряют цену все другие человеческие способности — познания, желания, созидания — все, без исключения. Но культура Просвещения имеет и другую закраину. Это — выход сферу возвышенного.

Уже в парадоксах Дидро мы заметили, что просвещенный (утонченный) вкус всегда граничит с безвкусицей, с выходом в бесформенное, неопределенное, безграничное. В этой сфере исчезают все определения прекрасного. Но именно опасная близость этой сферы дает прекрасному какую‑то опору, придает ему серьезность, сообщает подлинную силу. Кант схематизирует и эти парадоксы.