Илья Маслов - Записки Курта Фалькенхорста

Русские… это — скифы… Тысячи лет вечных войн в ледяных просторах — за их спиною, в их крови… Оттуда, из Великой, Вечной Скифии пришел Вотан, как говорят саги, и теперь я верю в это… Они — это ледяные турсы, грозившие Асгарду, и титаны, восстававшие против богов Эллады, пытавшихся приобщить их к цивилизации Средиземноморья…

И я восхищаюсь ими. Не могу не восхищаться! Их можно обмануть, как это сделали евреи, но их нельзя победить… Понимаете? Они следуют своей страшной, дьявольской судьбе, и ее никто не в силах изменить! Русскими правили монголо-византийские цари, германские императоры, сейчас правят евреи-коммунисты, но это — лишь иллюзия: кто может править стихией?

Мир с русскими был невозможен. Не из-за коммунистов… Оставим эти сказки для Юлиуса Штрайхера и любителей дрочить на его порнографию. Асы не могут сосуществовать бок о бок с Турсами! Но в этой войне побеждают рабы, карлиги, цверги, отсидевшиеся в своих пещерах во время Рагнаради, и грядущему не нужны ни Боги, ни Титаны…

Страшный грохот прервал фюрера. Пол у нас под ногами заходил ходуном, и я побоялся даже представить, что творилось на улицах Берлина. Гитлер снова повернулся ко мне:

— Что это?!

— Это русская артиллерия. Она бьет по городу. — отрапортовал я.

— Нет! — выкрикнул он, срываясь на визг, и во всем его облике читалось надвигающееся безумие. — Нет! Вы ничего не понимаете! Никто ничего не понимает! Это рушится Иггдрасиль, это великан Сурт уронил свой огенный клинок!.. Да если бы я только рассказал вам об истинной подоплеке происходящего, вы бы немедленно покончили с собой, потому что ваш человеческий разум не выдержал бы Правды об этой войне! Вы не видели того, что видел я — в той бездне, с вихрями которой извечно борется человек, ариец! Вы, вы все предали меня, предали всех своих предков, и только поэтому наступили Сумерки Богов! Так будьте вы все прокляты! Дохните, твари, все до одного! Никто из вас не достоин того, чтобы жить, когда умрет моя Империя!

Новый удар взрывной волны сотряс стены и пол. Фюрер замолчал, тяжело дыша. Сверхъестественное пламя едва теплилось в глубине его глаз. Он медленно подошел ко мне, положил руку на плечо и прошептал:

— Покиньте Берлин. Немедленно! Отправляйтесь к группировке Венка. Когда русские будут здесь, она нанесет удар в их направлении.

— А вы, мой фюрер? — осмелился спросить я.

— Это не ваше дело, офицер. Исполняйте приказ. И… постарайтесь умереть, как мужчина. — резко ответил Гитлер.

Это была наша последняя встреча. В тот же час я выехал на Запад — к штабу генерала Венка, готовившего последнее контрнаступление в битве за Берлин.

Я провел при штабе Венка несколько дней. Как выяснилось при моем прибытии, грозный "бронированный кулак" существовал большей частью на бумаге, в действительности представляя собой толпу необученных мальчишек-фаустпатронщиков и пожилых стрелков-фольксштурмовцев, поддерживаемую считанными самоходными орудиями, которым постоянно не хватало горючего. Радовало только то, что в небо над Берлином были стянуты все боеспособные эскадрильи Германии, и бомбежек можно было пока не опасаться.

Когда был получен приказ выдвигаться в направлении Берлина и прорвать русское кольцо вокруг столицы, я добровольно вызвался идти с одной из передовых частей. Я понимал, что мы обречены на гибель, и не испытывал по этому повода никаких чувств. Мной овладела странная апатия, равнодушие к собственной судьбе.

Я неспешно брел впереди двух десятков фаустпатронщиков и стрелков с одним люгером в кармане. Позади нас лязгал гусеницами "Ягдтигр" — одно из немногих бронированных чудовищ, доживших до битвы за Берлин. Будучи уверенным в своей обреченности, я не питал никаких иллюзий и относительно боевого духа ополченцев. Они пребывали в такой же апатии, что и я, разве что за исключением двух ССовцев-автоматчиков, призванных поддерживать порядок в частях фольксштурма и расстреливать паникеров.

Время от времени я задумывался над одной и той же мыслью: что общего между этими серыми, грязными, усталыми людьми и теми образами, что вставали перед моими глазами, когда я слушал фюрера? Гитлер говорил о Сумерках Богов, о последней битве Небожителей и Титанов, а в глазах ополченцев читался страх маленького человека, которого злая сила вырвала из привычного добропорядочного мирка и бросила в пламя войны, в которой он не видел никакого смысла. Арийцы? Нет. Пожалуй, не было ничего более далекого от воспетых лучшими поэтами Райха викингов и тевтонцев, чем эта кучка людей, зажатых между автоматами карателей из СС и пылающими жерлами русских орудий!

Бой начался внезапно. Судя по всему, мы столкнулись с русскими частями, продолжавшими наступление на запад, в то время, как их соратники штурмовали Берлин. Мы заметили советские танки возле какой-то деревушки в десять крестьянских домов, над которой возвышалась церковная колокольня. Русские заметили нас первыми и открыли по нам шквальный огонь. Мы залегли, пытаясь хоть как-то укрыться за неровностями почвы и кустами. Кто-то пытался отстреливаться из винтовок. Русские танки двинулись вдоль нашего "боевого порядка", пытаясь зайти в тыл "Ягдтигру", экипаж которого дал задний ход, явно намереваясь бросить нас на произвол судьбы.

Плохо понимая, что происходит, ополченцы никак не могли наладить оборону, а пулеметы и снаряды убивали их одного за другим. К танкам присоединились русские пехотинцы. Мой люгер был бесполезен. Оглядевшись по сторонам, я сообразил, каким образом мы можем хоть как-то оттянуть собственную гибель и закричал:

— Все к деревне! Отходим к деревне!

Часть ополченцев, не потерявшая голову от страха и неожиданности, последовала моим словам и поползла к опустевшим зданиям. Сунув в карман бесполезный револьвер, я заметил у одного из фолькстурмовцев противотанковую гранату. Я забрал ее, крикнув ему в ухо: "Ползи к деревне!", а сам остался на месте, поджидая русский танк. Впрочем, метнул я гранату неудачно, и она разорвалась, не причинив вреда ни Т-34, ни прикрываемой им пехоте, так что и мне пришлось последовать за ополченцами.

Кое-как мы укрепились в фермерских домишках. Я отобрал фаустпатрон у какого-то подростка, легко раненого в плечо, и засел на первом этаже у окна в ожидании русской атаки. Последнее, что я запомнил — это далекий гул где-то за восточным краем горизонта, после чего все утонуло в грохоте, треске ломающегося дерева, дыму и пламени.