Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

От «парижской ноты» К. К. Гершельмана отличает и тональность его стихов, господствующее в них «настроение», их, так сказать, психологическая основа, психологическая мотивировка. В его поэзии нет острого ощущения оторванности от родных корней, нет сопутствующего этому чувства горечи, почти нет пессимизма [57] На это первым обратил внимание Борис Нарциссов в цит. выше статье «Цехи русских поэтов в Эстонии». . Кстати, это характерно и для творчества ряда других русских авторов в Эстонии. Местные писатели жили в значительной мере в русском национальном окружении: в Эстонии были регионы со сплошным русским населением, с русским крестьянством, со старинным Печерским монастырем, с древними памятниками русской культуры. Писатели каждодневно слышали живой разговорный народный язык. Их окружала природа, мало чем отличавшаяся от среднерусской. Всё это было нечто принципиально иное, чем парижское окружение, парижская среда. И это не могло не находить имплицитного отражения в поэзии Гершельмана. Возможно, это способствовало и утверждению ценности реальной повседневной жизни, ее маленьких радостей в стихах Гершельмана.

Отметим еще некоторые особенности его поэтического стиля, которые позже будут заметны и в его прозаических произведениях, в том числе, и в философской эссеистике Гершельмана. Это своеобразная афористичность большинства его стихов, переходы от эмпирической фактографии к метафизическим абстракциям [58] Это отмечено и Т. Пахмусс в указанных в сноске 53 статьи. .

Стихи К. К. Гершельмана привлекли внимание русских читателей за рубежом, о чем свидетельствует и уже отмеченное нами выше наличие его стихотворений в сводных антологиях русской эмигрантской поэзии, и упоминание его имени в обзорах этой поэзии.

***

Художественная проза К. К. Гершельмана по своему характеру, по своим «мировоззренческим» установкам близка к его поэзии. В ней также на первом плане размышления о сущности человеческого бытия, жизни — смерти — бессмертия и другие метафизические проблемы: о происхождении добра и зла, о свободе воли и пр. [59] См. об этом: Pachmuss, Temira. The Fantastic in Hoerscheimann's Fiction//The Supernatural in Slavic and Baltic Literature: Essays in Honor of Victor Terras / Ed. Amy Mandelker, Roberta Reeder. S. I: Slavica Publishers. Inc.. [1988]. p, 317–331. В статье много конкретных наблюдений над прозой К. К. Гершельмана. Некоторые из них будут использованы нами ниже.

К. К. Гершельман как прозаик в основном выступал в двух малых жанрах — миниатюры и рассказа, причем не всегда легко провести разделительную черту между этими двумя жанрами. Однако нельзя не отметить многообразия творческой палитры Гершельмана-прозаика. Это проявляется в тематике и проблематике его произведений, в их стиле, в частности в нередком использовании модного в 1930-е годы киностиля, в манере повествования, в приемах письма.

К, К. Гершельман любил в своей прозе соединение, быть может, правильнее было бы сказать, своеобразное столкновение фантастического и эмпирически-реального, порою даже бытового, что создавало необыкновенно живой, неожиданный эффект.

Для его произведений также характерно частое сочетание иронии с серьезным тоном повествования. Гершельман любил иронический подтекст, шутливый, заставляющий читателя улыбнуться тон повествования, элемент игры, вносящий нечто смешное, «легкое» в «серьезное» повествование, что, в частности, особенно бросается в глаза в его зрелых фантастических вещах. Как ни странно, это делает фантастику Гершельмана как раз более художественно убедительной, легче воспринимаемой читателем. Такова, например, «досадная мелочь» с порванными подтяжками в большом фантастическом рассказе под названием «С 11-го по 12-ое июня 1933 года» (впервые публикуется в данной книге). С этого начинается сюжет, и история с подтяжками кажется рассказчику «первым звеном развернувшейся психологической цепи». Комический элемент присутствует и в миниатюре «В одном из соседних миров» — в рассказе человека с другой планеты — дяди Пети — об абсурдности жизни на земле.

Отметим еще, что фантастика сравнительно редка в литературе Русского зарубежья. В прозе же Гершельмана она занимает видное место, причем порою сближается с той разновидностью фантастической литературы, которую с 1970-х годов начали именовать «фэнтези». Здесь и фантастический рассказ «Коробка вторая» — о будущем, когда станут воскрешать выдающихся деятелей прошлого. В этом рассказе можно заметить влияние идей известного русского мыслителя, одного из создателей русского космизма Н. Ф. Федорова. К этой же группе произведений Гершельмана относится опять же впервые публикуемый в этой книге рассказ «Аффар» о событиях на земле в XXX веке — открытии рецепта «естественного бессмертия» и о последствиях этого; в рассказе заметны уже черты антиутопии.

Конечно, научная фантастика К. К. Гершельмана отражает уровень знаний людей 1930-х годов, когда были созданы его произведения в этом жанре. Сточки зрения научных достижений наших дней в биологии (расшифровка генетического кода живых существ, клонирование и пр.), медицине (трансплантация органов), физике (антивещество), космологии (антимиры, «черные дыры» и т. д.), кое-что может показаться в произведениях Гершельмана наивным. Но тем не менее его рассказы «Коробка вторая» и «Аффар» и сегодня читаются с интересом. Содержащиеся в них размышления о том, что человечество, добившись огромных успехов в области техники, в то же время не может разрешить многих важнейших проблем бытия человеческого, без сомнения, близки и нам. Несмотря на общий оптимистический тон фантастических рассказов Гершельмана, в них все же звучат и нотки тревоги: оправдан ли разрыв с культурными традициями прошлых веков? Не идет ли человечество к тупику в своем развитии? Иногда Гершельман «провидел» технические открытия наших дней, в частности, трансплантацию органов (незаконченный рассказ «Чужое тело»).

Однако вернемся к творческим поискам К. К. Гершельмана в прозе. Он очень любил и технику логики сна [60] См. об этом: Пахмусс, Темира. Беллетристика К. К. Гершельмана // Русская мысль. 1981. 16 апр. № 3356. С. 9. , при которой исчезает грань между сном, галлюцинациями и явью: они как бы сливаются в одно причудливое целое. На использовании этой техники основан один из самых интересных и самых необычных для русской эмигрантской литературы проблемно-тематический цикл прозы Гершельмана-рассказы и миниатюры, посвященные кончине человека, его существованию на грани жизни и смерти, его первоначальному посмертному бытию. Эти произведения в какой-то мере смыкаются, с одной стороны, с его фантастическими вещами, с другой же, — с философскими. Таковы рассказы Гершельмана «Переход», «Русалка», миниатюры «Самоубийца и звезды», «Нечто астральное», «Покойница лежала». К этому же циклу относится и стихотворение «Умерла и лежала в гробу…». Красной нитью через эти произведения проходит мысль о трагическом одиночестве как умирающего, так и умершего, о непонимании живыми их состояния. Из других эмигрантских авторов, пожалуй, лишь В. Сирин (В. В. Набоков) проявлял интерес к теме посмертного бытия человека. Кстати, «Приглашение на казнь» В. Сирина была одной из немногих книг, которую Гершельман взял с собой, уезжая из Эстонии…