Александр Фефилов - Введение в когитологию: учебное пособие

Имя обозначает вещь, имя становится знаком вещи. Быть знаком вещи – это не просто представлять вещь, это означает становиться на место вещи. Такая процедура вымещения вещи словом

имеет своим результатом то, что предметом моей мысли, или объектом речи, становится не вещь, а само слово. Весь семиотический акт сводится к замещению предмета словом. Таким образом, мое мышление не выходит за пределы языковой знаковости. М. Хайдеггер сказал бы в этой связи, что мы попадаем в языковой плен. Однако это не совсем так.

Как было уже подмечено выше, за языковым знаком скрывается мыслительный концепт. Языковой знак лишь соотносит меня (мой разум) с этим концептом. Иначе говоря, я живу в мире своего концептуального сознания, понятийного мышления. Образно выражаясь, человек находится в своем концептуальном заключении.

Когда объектом внимания становится не вещь и не ее отражение, а ярлык (наименование, имя), говорящий уподобляется реципиенту (слушающему или читающему). Ни читающий, ни слушающий не выходит на вещь. Первый субъективирует в слове и в мысли обозначаемую вещь, второй – ресубъективирует слово и связанную с ним мысль, т. е. субъективирует по-новому, по-своему,

ср.:

Говорящий (мысль → значение → имя);

Реципиент (имя → значение_1 → мысль_1).

[Цифры символизируют, что реципиент подгоняет под имя свое значение и ассоциирует свое мыслительное понятие, которые не могут полностью совпадать со значением и понятием говорящего.]

Если имя – ярлык понятия и вещи, то употребление слов (речь) – это манипуляция ярлыками, но не произвольная, а детерминированная логикой отношений самих понятий и вещей, а также логикой отношения носителя языка к вещам, т. е. логикой фрейма, ср. На столе лежит книга. Но: *Стол лежит в книге. Или: Лампа висит над столом. Но: *Стол висит в лампе.

Манипуляция словами может ассоциировать различные реально-онтологические ситуации. Говорение – это всего лишь рациональное манипулирование словами. Манипулирующий язык создает, формирует таким способом представления о мире, «творит» определенную виртуальную концептуальную картину мира. Причем сама языковая играможет протекать без вмешательства нашего сознания. Сознание лишь проверяет речевую конструкцию на возможную в его пределах рациональность. Понятным в этой связи становится тавтологичное высказывание Л. Витгенштейна: «То, что нельзя выразить, мы не выражаем…» [61, 71].

В случае манипулирования словами наша сознательная деятельность направлена на реализацию механистического принципа – подстановки, перестановки, замены. Эта деятельность имеет своей целью отбор речевых сочетаний, предложений-высказываний, которые выражают отмеченные нормативные концептуальные структуры.

Нормативные речевые конструкции селектируются благодаря ассоциативному полю каждого из слов. Норма сочетания диктуется логикой совместимости предметов в пространстве и с пространством в понятийном, отражательном аспекте, точнее говоря – не самих предметов, а представлений этих предметов и межпредметных отношений. Связи представлений могут противоречить «здравому смыслу», ср. *Стол висел в воздухе. Они могут быть абсурдными, ср. *Стол улыбнулся. Но все они «объективно» (реально или гипотетически) возможны. Ментальная возможность постоянно переходит в ментальную действительность. Благодаря манипулированию (игре) словами по ассоциативному принципу «объективно возможно – объективно невозможно» манипулятор (человек, компьютер) может выйти на ряд новых идей, неожиданных, нестереотипных образных картин. Собственно творческий акт использования языка при формулировании каких-то положений при написании научного труда во многом помогает оторваться от языковых и речевых ограничений, особенно от терминологических шаблонов, и окончательно сформулировать мысль.

Поскольку мысль не может быть голой, «не одетой» в какую-то знаковую систему (доступную для дешифровки субъектами единого языкового сообщества), в частности, в языковую, метаязыковую, символическую, то любая идея, любое открытие, во всяком случае гуманитарное, есть речемыслительное произведение.При этом речь выполняет не только знаковую, отсылочную функцию, или функцию упаковки мыслительного содержания, как это часто принято думать. Речь не просто возбуждает в концептуальном сознании соответствующие образы. Речь выполняет функцию обозначения – соотнесения знака с мыслью, и тем самым она придает мысли знаковую значимость. Благодаря этому становится возможной другая функция – функция выражения.Она не является не чисто речевой, не чисто мыслительной функцией. Она синкретична по своему характеру, т. е. является семантико-понятийной, семантико-концептуальной. Это не семантический или семантизированный концепт и не концептуализированная семантика – данные понятия лучше «работают» на объяснение характера взаимодействия языка и сознания, вербального значения и мыслительного понятия. Благодаря функции выражения порождается новое, интегративное качество. Это – явление речи и мысли одновременно. Это своего рода семантико-концептуальный кентавр, т. е. речемыслительное единство, или речемысль.Великий лингвист и философ В. Гумбольдт прозорливо указывал в свое время на то, что в речи проявляется результат совмещения духа и языка. Под духом он понимал национальный образ мышления народа (ср. [59, 101]).

Как уже отмечалось выше, мы не можем однозначно и правильно пользоваться языком, поскольку в нашем координативном сознании отсутствуют необходимые механизмы актуализации межмыслительных и вербально-мыслительных связей.

Примером слабости координативного сознания является вербальное знание– знание ограниченное ресурсами языка. Прежде всего, это «знание о чем-то», а не «знание чего-то». Поскольку слово замещает мыслительный образ в семиотическом акте, его знаковая сущность подводит обучающегося к тому, что объектом его восприятия становится не предмет действительности и не его мыслительное отражение, а слово, которое его именует. Используя данное слово в речи, обучающийся может лишь смутно догадываться, что оно означает, так как связь слова с объектом не является прочной или практически отсутствует. Особенно часто этот негативный знаковый эффект проявляется при изучении иностранного языка. Словесные акустические и графические оболочки, а не мыслительные образы становятся целью усвоения. Обучающийся в состоянии манипулировать ими, потому что узнает заученные слова по их звучанию и грамматическим формам. Для подлинного знания иностранного языка этого явно недостаточно. Для овладения иностранным языком необходимо, прежде всего, знать предметы действительности и их отношения, а также нужно автоматизировать связь этих мыслительных образов предметов и их отношений с языковыми единицами. И только в последнюю очередь – уметь строить правильные словосочетания и предложения-высказывания в соответствии с нормами и правилами языка.