Христоф Зигварт - Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе

Если Кант , следовательно, считает суждение «все тела притяженны» аналитическим, а суждение «все тела тяжелы» признает синтетическим, то он может предполагать лишь фактически общезначимую номинальную дефиницию. Против этого прежде всего направлена критика Шлейермахера , в которой (Dial. § 308, с. 264) различие аналитических и синтетических суждений признается лишь относительным , ибо понятие всегда находится в состоянии становления. То же самое суждение («лед тает») может быть аналитическим, если в понятие льда было уже включено его возникновение и исчезновение благодаря определенным условиям температуры; оно может быть синтетическим, если этого еще не было сделано. Разница, следовательно, свидетельствует лишь о различном состоянии образования понятий. В применении к кантовскому примеру это значит: прежде чем я делаю опыт, дающий мне право построить суждение «все тела тяжелы», я образовал уже понятие тела лишь при помощи признаков протяженности и т. д. Но после того как я уже проделал опыт, я могу и должен включить в понятие тела признак тяжести, чтобы выразить точный опыт. И мое суждение «все тела тяжелы» является теперь аналитическим. Я могу теперь приступить с этим понятием к дальнейшему опыту; например, я могу сказать, что все тела электрические, все тела теплы. Если бы мое понятие было выражением полного познания, что, конечно, было бы возможно лишь при завершении знания вообще, то все суждения этого вида были бы аналитическими.

Эта критика совершенно правильна с точки зрения собственных рассуждений Канта. Есть ли суждение об эмпирических предметах аналитическое или нет – никогда нельзя решить этого, если я не знаю того смысла, какой рассуждающий связывает со словом, служащим субъектом; если я не знаю совокупности тех признаков, какие он объединяет в нем на этой определенной стадии образования понятия. Но слово может прогрессировать от одного значения к другому благодаря синтетическому суждению. Суждение это – чего не следует упускать из виду – есть результат индуктивного умозаключения, ибо лишь это последнее в состоянии дать обоснование общему суждению, выведенному из опыта; но именно поэтому (как настойчиво подчеркивает учение о методе) суждение это не есть необходимое и аподиктическое. Ненадежность эта отпадает при математических понятиях, но только потому, что они созданы преднамеренно и заключают в себе произвольный синтез.

Если суждение само по себе должно рассматриваться как аналитическое, то в этом случае, очевидно, предполагается, что нет никаких субъективных различий между теми понятиями, какие различные люди могут связывать с одним и тем же словом. Следовательно, если предположить совершенно определенное и замкнутое значение слов, то могут быть такие суждения, которые несомненно суть аналитические. В этом случае они бывают даны вместе с признанным значением слова. Кантовский пример строго правилен, если предполагается, что со словом «тело» всякий всегда связывает признак «протяженный», но никогда не связывает с этим признака «тяжелый».

Но таким образом ясно, что благодаря этому отпадает всякий мотив, который мог бы разумным образом побудить меня высказывать такие суждения, так как они сплошь суть самоочевиднейшие истины, которые никому ничего не говорят. Кому охота пробавляться такого рода суждениями, как «все треугольники треугольны», «все четырехугольники четырехугольны»? Аналитическое в этом смысле суждение может высказываться всегда лишь для того, кто находится в опасности позабыть значение слова, или кто склонен бывает мыслить признаки понятия лишь «в смутной форме», или склонен расширять понятие за его пределы и т. д., т. е. для кого, строго говоря, суждение не является уже аналитическим. Ибо до тех пор, пока он сам мыслит признаки в смутной форме, он не в состоянии еще совершать акта суждения. Таким образом, аналитические в этом смысле суждения сами собой приводят к тем, которые указывают несведущему непонятное значение слова, которые в своем утверждении касаются уже не мыслимого, а только слов. Строго аналитическими они являются лишь для того, кто овладел языком. Но кто еще изучает язык, тот совершает синтетические суждения, причем судит он не на основании своего собственного знания, а на основании веры в высказывание другого.

4. Но эти соображения одинаково как у Канта , так и у Шлейермахера ничего не говорят еще о том, как именно обстоит дело с теми суждениями, которые не подпадают под указанную предпосылку Именно потому не подпадают, что субъекты их вовсе не суть понятия и из грамматического обозначения вовсе нельзя определить, какое представление имеет тот, кто совершает акт суждения; ведь тут высказывается нечто не о содержании представления в его всеобщности, представления, обозначенного выражающим субъект словом, а о конкретной вещи, и последняя хотя и подпадает под общее понятие, но, как единичная и конкретная, она не может вполне обозначаться выражающим субъект словом 31. Но такой характер носят все действительные и первоначальные эмпирические суждения. Свой опыт мы делаем на единичном, синтез в синтетическом суждении «все тела тяжелы» обусловлен суждениями, субъектами которых являются определенные тела; в последней инстанции он обусловлен единичным восприятием и наблюдением. Представим себе тот процесс, который лежит в основе какого-либо суждения о восприятии, например «эта роза желтая», «эта жидкость кислая» и т. д. Если обратить внимание на слова и их значение, то вполне очевидно, что тут имеется налицо синтез. Ибо из понятия розы не вытекает, что она должна быть желтой; из понятия жидкости не вытекает, что она должна быть кислой; и в значении «эта» – что выражает простое отношение – нет ничего такого, откуда можно было бы извлечь нечто. Но тут и речи даже нет о значении слов, всегда являющихся общими. «Эта роза» есть обозначение конкретной вещи, которая лишь весьма несовершенно может обозначаться словом в своей конкретной обособленности. «Эта» имеет своей функцией лишь преднести при помощи указательного местоимения присутствующему то наглядное представление, которое вовсе не выражено словами; и эта наглядная вещь есть субъект моего суждения, о котором я высказываю, что он желт.

Я мог бы довольствоваться тем, чтобы сказать: «Это есть желтое»; субъект, о котором я сужу, был бы тот же самый, но он был бы выражен в языке лишь еще менее определенно. Когда я говорю: «Эта роза желтая», – то здесь собственно заключается двоякое суждение. Во-первых, суждение наименования «эта роза»; при помощи этого суждения наименования я подвел свое конкретное представление под общий образ; по своей форме, по своему строению и т. д. конкретное наглядное представление совпадает для меня с общим образом. Но это суждение наименования высказывается лишь мимоходом; оно проявляется не как таковое, а лишь в своем результате, в выражающем субъекте слов, при помощи которого я обозначаю эту вещь.