Анри Мишель - Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Шеффле считает совместимой с коллективизмом известную степень коммунальной автономии и self administration [1770]. Децентрализация также превозносится многими французскими социалистами [1771]. Но что из того, что община пользуется большой свободой, если внутри ее независимость индивидуума ничтожна или совсем отсутствует, и вся жизнь его направляется абсолютной властью, не справляющейся о его согласии? Разве индивидуум будет более самодеятелен во всем оттого, что приводящая его в движение машина будет ближе к нему и меньших размеров?

Переходим, наконец, к свободе мысли и совести. Современные социалисты – неверующие и материалисты, но их предшественники были не таковы: они были спиритуалистами, даже христианами. По мнению Шеффле, ничто не мешает коллективизму вернуться к направлению его первых представителей. Бесполезно замечать, что большинство коллективистов в этом пункте противоречат Шеффле, что философские воззрения, принятые теперь в их среде, они считают окончательными и не допускают их исчезновения. Оставим философские и религиозные проблемы в покое. Свобода мнений, допускаемая социализмом, дойдет ли когда-либо до того, что противникам господствующего строя предоставлено будет проводить свои идеи в печати и пропагандировать в пользу иного режима? Это совершенно невероятно, и сам Шеффле признает, что при неспособности коллективистического общества обеспечить эти различные формы свободы «либеральный строй, несмотря на все его недостатки, все-таки был бы в десять раз свободнее и благоприятнее для культуры» [1772].

Из всего сказанного вытекает, что доля свободы, признаваемая коллективизмом, является и крайне ограниченной, и крайне непрочной. Он нарочно выставляет ее напоказ, во-первых, для того, чтобы тем самым ответить на возражения и рассеять предубеждения, во-вторых, потому, что благоразумие заставляет его считаться с самой потребностью в свободе, столь распространенной в настоящее время. Но его принцип не свобода, а, напротив, принуждение, крайняя регламентация. Его принципом не служит и справедливость – подобное стремление совершенно не в духе Карла Маркса, его принцип – полное равенство, равенство работ, усилий и наслаждений. Поэтому мы вправе предположить, что осуществление доктрины коллективизма привело бы к угнетению человеческой совести и упадку самодеятельности, и это было бы тем невыносимее, что такой режим наступил бы после почти безграничной свободы.

Научный социализм является прежде всего попыткой приложения исторического метода к изучению экономических явлений. В этом его действительная оригинальность и неоспоримое достоинство. Общее представление об экономических явлениях подвергается глубокому изменению. Все экономические порядки рассматриваются в связи с породившими их эпохами, и современный экономический строй становится простым эпизодом продолжающегося исторического процесса. Как ни смотреть на теории, присоединенные Карлом Марксом к этому основанному положению, всякий развитой и беспристрастный ум уже не может теперь отрицать относительности экономических положений.

Карл Маркс не остановился на констатировании этого факта. Он вознамерился путем изучения настоящего с уверенностью определить экономический строй будущего, но вместо того чтобы предоставить всемирной работе исповедуемой им эволюции, он задумал ускорить ее течение вмешательством силы.

Здесь мы имеем право остановить его. Или события сами собой идут к указанной им цели – зачем в таком случае призывать к насилию? Или в них нет этой самопроизвольности – зачем же тогда обращаться к естественному ходу вещей? Но пойдем далее. Маркс, по его словам, опирается на изучение фактов, которые с полной очевидностью указывают на скорое и неизбежное наступление коллективистического строя. Какие это факты? Некоторые факты , которые по стечению обстоятельств привлекли особое внимание Маркса, таковы развитие крупной промышленности в начале XIX века и неразрывно связанные с этим экономическим переворотом бедствия, обнаруженные английскими парламентскими комиссиями, – бедствия, которых промышленники слишком долго не замечали и принялись смягчать слишком поздно и неохотно. Без заимствований из отчетов этих комиссий всякого рода цифровых данных и выводов, примеров и аргументов Капитал Маркса уменьшился бы очень значительно. Правда, факты, столь поразившие Маркса, очень значительны, тем не менее не одни эти факты достойны внимания в современном экономическом строе. Нельзя, следовательно, только эти факты, помимо всех прочих , принимать в расчет при попытке предугадать будущий экономический строй по существующему. Нелишне будет привести несколько примеров.

Коллективизм, как мы видели, стремится уничтожить обмен. В экономическом строе будущего продукты будут иметь только потребительную ценность. Потребитель будет получать их непосредственно от государства или того административного органа, который заменит его. Но можно ли сказать, что это глубокое изменение экономического строя уже заметно подготовливается в настоящее время, как то утверждают о социализации средств производства? Ни в каком случае. Факты, наоборот, указывают на непрерывный и необыкновенно сильный рост обмена. Следовательно, экономический тип будущего Маркс находит не в настоящем, а в давно умершем прошлом, в тех отдаленных исторических периодах, когда цивилизация только зарождалась, и обмена еще не было. Вот вам, значит, капитальный пункт теории коллективистов, находящийся не в соответствии , а в противоречии с действительностью.

Но это не единственный и не главнейший пункт. Маркс и Энгельс утверждают, что факты современной действительности готовят строй коллективной собственности. Аргументами в данном случае им служит рост крупной промышленности и все возрастающая концентрация средств производства в немногих руках. Без сомнения, это интересный и даже поразительный факт, с первого взгляда как будто вполне соответствующий толкованию Маркса и Энгельса. Однако концентрация часто оказывается лишь покрывалом, которое стоит только приподнять, чтобы сейчас же увидеть бесконечное дробление собственности и капитала. Так бывает во всех крупных акционерных предприятиях, где могущественная Компания служит лишь представителем, заместителем огромного числа собственников. И чем меньше будет доля участия в подобных предприятиях, а такова именно тенденция в настоящее время, тем обманчивее будет кажущаяся концентрация капитала.

Существуют и другие не менее поразительные примеры, естественно приводящие к заключениям, противоположным заключениям Маркса. По мнению Курно [1773], проницательного и оригинального наблюдателя социальных явлений, чуждого предвзятых взглядов и ценящего истину ради истины, история свидетельствует нам не об осуждении, а о торжестве lazssei faire, т. е., следовательно, индивидуализма, хотя со своей стороны этот автор и выставляет против индивидуализма немало возражений. Другой писатель, проницательный ум которого совершенно нельзя заподозрить в партийности, Э. де Лавеле, констатирует, что уцелевшие до сих пор остатки коллективной собственности стремятся к исчезновению. Наконец, третий, который, как мы увидим далее, становится в своем ценном труде на сторону реакции против индивидуализма, – Лепле, – показывает, что рабочие ассоциации, построенные на коммунистическом начале, также все более и более стремятся исчезнуть и что недавние попытки их восстановления (факт еще более интересный) были неудачны [1774].