Анри Мишель - Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

От идеализма Прудона далеко до принципов марксизма. От понятия о праве и моральной личности, как оно выражено у Прудона, далеко до удовлетворяющей Маркса идеи о человеческой природе. От роли, которую у Прудона свобода играет в социальной жизни, в индивидуальном сознании и даже в метафизическом объяснении явлений, далеко до нецесситарных тезисов немецкого социализма, который, как мы убедимся далее, может отвести известное место свободной деятельности индивидуума только ценою непоследовательности.

Социализм Прудона одно время был в большом ходу и служил программой для французского и даже иностранного пролетариата; но это продолжалось недолго, и он был развенчан суровою доктриною Маркса и Энгельса. Хотя Бенуа Малон [1481]и относится к автору Экономических противоречий с почтением, однако он упрекает его в том, что он благодаря своей проповеди «мютюэлизма» «уклонился» в сторону во вред зарождавшейся тогда идее коллективизма [1482]. Другие адепты революционного социализма прямо называют Прудона «реакционером» [1483]. Мы знаем, действительно, с каким твердым убеждением защищает он семью и брак и каким строгим, почти жестоким представлялся ему авторитет отца и мужа.

Но, по справедливому замечанию Сент-Бева [1484], многие из идей Прудона, подвергавшиеся суровой критике и, по-видимому, опровергнутые, все более и более «просачиваются» и «проникают незаметно» в общественное сознание. Что идея о взаимности интересов и об участии в прибылях принадлежит Прудону, об этом нечего и говорить; кроме того, если, как мы думаем и постараемся доказать в конце этой книги, современное понимание равенства неразрывно с идеей справедливости и составляет наиболее жизненный элемент последней; если теперь каждому мыслящему человеку бросаются в глаза несомненное превосходство и первенство справедливости по сравнению с милосердием; если, наконец, выясняется, что только посредством системы , и притом системы, проникнутой свободой, можно решить длящийся целый век спор о задачах человеческого общества и о понятии государства, то значительная часть добытых результатов приходится на долю Прудона.

Я старался до сих пор отметить в идеях Прудона и Фурье жизненные элементы, которым суждено было развиваться; теперь я покажу, что было в них скоропроходящего.

Мало сказать, что Фаланстер и Анархия не только утопии или парадоксы; гораздо интереснее то обстоятельство, что это такие парадоксы, самая форма которых, крайне искусственная и условная, была внушена обоим мыслителям весьма распространенной в то время манерой смотреть на вещи; такие парадоксы, которые не являются, подобно множеству других, преувеличением истины, а, так сказать, продолжением заблуждения до бесконечности.

Фурье и Прудон рассматривали вопросы под углом зрения, найденным и вымеренным, с одной стороны, экономистами, с другой – их противниками, социалистами. Оба они желали освободить личность от всякого контроля, от всякой опеки, от всякого авторитета. Оба дошли на этом пути до химер и абсурдов. Оба, кроме того, не приняли в расчет, что государство, давая стимул или помогая, может и должно оказывать известное влияние на образование полной и абсолютной индивидуальности своих членов. Оба они, таким образом, лишились средства, которое при хорошем применении и при условиях, какие мы попытаемся установить далее, лучше всех иных годится для того, чтобы из теоретического индивидуализма сделать реальность. Будучи в данном случае жертвами господствовавших идей, они при всей смелости и силе своей мысли не сумели освободиться от антитезы, которая, однако, не заключает в себе ничего необходимого, потому что пионеры индивидуалистического движения в XVIII веке на ней не остановились.

Таким образом, хотя Прудон и Фурье обладают более возвышенным и более широким взглядом на вещи, чем современные им индивидуалисты и социалисты, самые границы, в которых они решают проблему об индивидууме и государстве, осуждают их, что бы там они ни думали о своей доктрине быть солидарными в заблуждении, которого они не могли ни опровергнуть, ни даже заметить.

Индивидуалисты XVIII века, как мы видели, не знали коренной противоположности интересов индивидуума и государства. Французская революция последовательно применяла и крайний индивидуализм, и крайнюю государственность, не замечая в этом и тени противоречия. Людям того времени казалось так же естественным провозглашать права индивидуума, как и пользоваться авторитетом государства для признания и освящения этих прав.

Теократы, проповедовавшие реакцию против философских и политических принципов французской революции, и первые социалисты, приглашавшие государство пересмотреть заново условия труда и вмешаться в распределение богатства, должны были вызвать и, действительно вызвали пробуждение либерального и индивидуалистического духа.

Только на этот раз индивидуализм получает иной характер. Он стремится замкнуться в себе и в конце концов сводится к абсолютной противоположности, к настоящей антитезе между индивидуумом и государством. Наибольшее ограничение роли государства стало как будто наиболее характерным признаком индивидуализма. Это общая мысль доктринеров, либералов и экономистов. Демократов, понимавших индивидуализм иначе, согласно указаниям Руссо и Канта, либеральная школа объявляет лишенными всякого права называться индивидуалистами. «Фаланстер» Фурье и «Анархия» Прудона ставят уничтожение всякого принуждения, всякой политической власти условием совершенного развития, полного проявления индивидуальных способностей. Таким образом, Прудон и Фурье стараются, с своей стороны, поддержать то мнение, что индивидуализм – такая доктрина, которая par excellence ведет к подавлению деятельности государства.

Крайним, но логическим следствием такого понимания индивидуализма является, как мы видели, почти полное освящение всех фактических неравенств между людьми.

Только те члены общества должны считаться настоящими индивидуумами, кому благоприятствуют обстоятельства, кто уже стал настоящим индивидуумом с экономической или интеллектуальной и моральной точек зрения; стал или для достижения этого должен употребить лишь слабое усилие, которое делают возможным свободные учреждения и свободный труд. А все остальные члены общества, еще бесконечно далекие от этого идеала, могут рассчитывать лишь на весьма медленное улучшение своей участи посредством таких паллиативов, как ассоциации и кооперации (паллиативы, идея которых, впрочем, была подсказана экономистам самими социалистами: ассоциация – Фурье, кооперация – Оуэном). Их опять предоставляют силе «естественных законов», которые общество должно чтить.