Михаил Иржавцев - Данэя

— Что ж ты сразу с этого не начал? Как это произошло?

— Расскажи-ка сам, Ги.

— Это было на станции «Дарвин» — ее орбита за Ураном. Ну, прилетели туда: думаю, подзаправимся и улетим — что там делать? Но диспетчерского распоряжения не было: вместо пары дней застряли почти на неделю. Ладно, думаю, время терять не буду: потолкую с кем надо. На станции народу немного; в основном, генетики.

Стал говорить с инженерами обслуживания — тут узнал, чем эти миляги, генетики, занимаются там: мутационными изменениями организма под действием различных доз космического облучения. На ком только можно: дрозофиллах, мышах, свинках, собаках, обезьянах. Плюс — на неполноценных. Опыты — небезобидные: отход, как спокойненько выразился один из тамошних инженеров — солидный. Труппы сжигают: их использование может дать непредвиденные результаты.

Я заинтересовался. Он без ведома генетиков показал мне два трупа, лежавших в стеклянной камере. Внешне — что-то совершенно кошмарное: ненормальные пропорции, неимоверно гипертрофированные части тела. Аж смотреть страшно! Непонятно — как только они могли двигаться.

Я спросил его об этом.

— Кое-как двигались. Зато с помощью их семени получают потомство с гипертрофией нужных органов. Лучший материал для пересадок. Это теперь основное направление работы здесь. Раньше здесь над ними только проводили опыты по мерам космической безопасности и выведению индивидуумов повышенной устойчивости к условиям открытого космоса.

— Давно здесь сменили тему?

— Говорят, лет тридцать назад — после начала ограничения отбраковки.

Порассказал он мне немало. Я спросил его, как он сам ко всему этому относится? Он пожал плечами: ведь это нужно для хирургического ремонта — какие тут могут быть вопросы? Я ему ответил: прокомментировал то, что знал он, с нашей точки зрения. Ерунда, сказал он, просто бред и сентиментальная чепуха, а не трезвый, рациональный подход к явлению. Но задумался.

Я его не трогал пару дней. Потом увидел, что он начал сдаваться. Отличный мужик: космонавт. Главное, он сам потолковал с остальными инженерами. Поспорили они между собой и взялись за меня: выкладывай подробненько — что и как. Слушали меня — и кое до кого доходило.

Начали они толковать и с генетиками, приводить их ко мне. Тоже — разные ребята. Большинство считали и считают, что все правильно — и нечего мудрить. Человека три из них, однако, слушали.

Тут как раз крейсер прилетел с Земли: привез новую партию подопытных.

— Ну что? — спрашиваю тех, кто был хоть в чем-то со мной согласен. — С этими будет то же самое?

— А что?

— Знаете, друзья, воткнул бы я вам кольца в нос и перья в голову, да раскрасил бы тела поярче. Совсем натурально выглядели бы!

— Что мы: первобытные дикари?

— А кто же? С вашими взглядами можно спокойненько снимать скальп с живого человека.

— Но мы сами-то этими опытами не занимаемся, — отвечают инженеры.

— Но вы же видите — и молчите.

— Ну, и ты: видишь — и молчишь!

Как я мог стерпеть? Я, космический спасатель? Мы всегда спешим на помощь, когда гибнут люди. И тут были люди: они гибли от рук других — их специально губили.

Все полноценное население станции собиралось вместе только по четвергам: на пир. Мало подходящий момент, но другой возможности не было: когда до меня дошла очередь произнести тост, я высказал им все, что думал, и потребовал прекратить бесчеловечные опыты. Что тут началось! Но большая часть инженеров, не ожидавших, что я решусь на подобное, встала на мою сторону.

— В космонавтах всегда было больше человеческого, чем в живущих на Земле, — заметила Ева.

— И даже два генетика присоединились ко мне. Мы изолировали остальных генетиков от неполноценных — вновь прибывших и уже используемых, прекратили проведение над последними болезненных опытов.

— И что было потом?

— Мы послали радиограмму на Землю с сообщением об этом и призывом прекратить опыты над ними повсеместно. В ответ пришло распоряжение инженерному персоналу прекратить несогласованные действия, а мне — приказ на спасательный полет. Не выполнить его я не мог — тем более, что сам уже перехватил «SOS».

Пока летал, с Земли на «Дарвин» прилетела смена. Всех инженеров и несколько генетиков вызвали на Землю. Вызов получил и я.

— Значит, собираются судить?

— Пусть: у меня будет, что сказать на суде. Я знал, что так и кончится: все, что увидел и услышал — записано, и с записью я никогда не расставался. Ты перепиши ее, Капитан — пригодится.

— Безусловно!

— А что на Земле?

Дан рассказывал — и одновременно думал, что события вот-вот могут заставить его выступить по всемирной трансляции — объявить открытую войну Йоргу. Суд над Ги превратится в суд над тем, что породил кризис.

Но хватит ли сейчас сил победить? Учение Лала только начало проникать в сознание людей. Много тех, кто отказывается принимать его; еще больше — неимоверное количество — тех, кого это совершенно не интересует. Как мало еще тех, кто пойдет с ними! Но ждать, когда они составят ощутимое большинство, не удастся: поток нарастает — ничего не поделаешь.

— А как твои дела? — спросил он Еву.

— Все то же, все так же! — с досадой сказала она. — Скорей бы родила Лейли!

— Не раньше положенного.

— А пока они выжидают. Мы собрались после концерта Лейли — я спросила: «Ну, что? Видели? А мы?» Они — отводили глаза. И когда я говорю с каждой о рождении ребенка, глаза тоже становятся грустными. Страх после того, что они сделали со мной, так и не исчез у них.

— Ты о чем, мама Ева?

— Потом, Ли.

«Потом!» Слово, которое может быть страшным. Появление матерей должно быть не потом, не после начала открытия открытых выступлений по всемирной трансляции. Ближайшие результаты их очень неопределенны: противники могут одержать верх на первых порах и добиться запрета рождения детей полноценными женщинами. А это ведь главное сейчас! И с этой точки зрения бунт, устроенный Ги, был преждевременным.

Суд, однако, не состоялся: Ги был срочно вызван в Космос — лететь не сверхпредельной скорости, на что пока из-за выхода из строя Ли был способен только он, космический спасатель N2.

Теперь до начала суда, который были вынуждены отодвинуть, Лейли успеет родить. И если все же запрет на рождение будет принят, то несколько женщин-педагогов, которые успеют решиться (если успеют!) решиться, смогут отказаться от аборта, потому что запрет придет после того, как они забеременеют. И можно будет бороться за право их самим растить своих детей.

Сейчас роды Лейли — самое главное, первостепенное. А перед этим — еще премьера «Девы рая»: Дана особенно беспокоила в ней сцена покушения на самоубийство — борьба, толчок, падение Гурии.