Михаил Иржавцев - Данэя

И вот — не выдержала, сдали нервы: к утру я уже была готова. Не сообщая ничего своим, связалась с врачами из комиссии и сказала, что хочу с ними немедленно встретиться.

Они все ждали меня в поликлинике, — Йорга среди них не было.

— Подруга, ты хочешь, чтобы мы помогли тебе исправить случившееся? — спросил один из них.

Я не могла ответить: да, горло сдавило. Кивнула головой.

— Хорошо. Сделаем.

— Только немедленно, — прохрипела я, — пока я не передумала.

В сопровождении двух из них меня доставили аэрокаром в наш импланторий. Там хирург, занимающийся имплантацией зигот роженицам, произвел аборт. Операция прошла быстро — хирург был опытный: аборты роженицам иногда делать приходилось. Гинекологи из комиссии зачем-то тоже присутствовали при операции.

И все! Пусто стало, как будто мне не матку опустошили — душу. Я словно сломалась: не могла ни говорить, ни есть, ни спать. Неделю держали меня в клинике на электросне и внутривенном питании. Восстановили мне физическое состояние, а душевное — только Йоргу пожелаю того же!

Лишь через месяц вернулась в школу. С детьми мне стало полегче. Но с взрослыми почти не общалась — не могла.

… А еще через месяц услышала сообщение о вашем возвращении.

Мой Ли улетел вместе с другими встречать вас. Вся Земля жила сообщениями о ходе вашего спасения.

Только никто не ждал, как я. Ждала, что прилетит человек, который знает, что делать. Как он мне был нужен!

Вас показали на экране: вы были как тени, и с вами дети — никто, кроме меня не понимал, что это значит. А Лала не было: он не прилетел.

Но я видела: дети, настоящие дети! Рожденные тобой — самой. Ты — мать! Я уговаривала тебя сделать это. И ты — сделала. А я? Как теперь глядеть тебе в глаза?

Другие радовались — я не могла без ужаса представить себе встречу с тобой. Даже начисто отключила внешнюю связь. Меня могли вызывать лишь несколько человек, ближайших коллег по работе: я дала им другой позывной код.

Даже Ли боялась увидеть. К счастью, он проходил карантин; я сама его вызвала: чтобы он не беспокоился. Всего один раз.

Надо было связаться с вами, с тобой, хоть послать поздравительную радиограмму — ничего не могла. Только и думала: хоть бы не вспомнили обо мне!

— Зачем ты так?

— Я же теперь ничего другого не стою.

— Нет, ты — не должна так думать о себе.

— Не надо: не утешай. Что, кроме горечи и презрения к себе, мне остается? Как ты можешь вообще со мной разговаривать? Теперь — когда ты все знаешь. Жалеешь меня — зачем?

— Нет. Поверь: нет. Ты выше меня. Я — что? Если бы не Лал и Дан: я же была просто девчонка, когда встретила их. А ты ведь сама. Сама!

— Все это теперь позади.

— Нет. Ты же вела борьбу — такую тяжелую! Что ты казнишь себя: могло ли не быть хоть одного поражения? Не надо, сестра: слышишь, не надо! Мы добьемся своего — увидишь!

— Мы? Кто это? Сколько? Раз, два — и обчелся: остальные разбежались — кто куда.

— Мы снова соберем всех.

— Ой ли!

— Соберем! Их — и других: то, чему научил нас Лал, раскроет людям глаза.

— Его ведь тогда никто не слушал. И я тоже — готова повторить тебе это.

— С той поры много воды утекло. Сейчас послушай меня вместо него.

Теперь говорила Эя — Ева слушала.

— Так! — говорила она. Из всех, кого они знакомили с взглядами Лала, никто так не понимал сказанное. Ей не нужны были обычные подробности: слишком многое знала сама. Каждое слово Эи — как вода в сухой песок: снова в глазах Евы появлялся блеск, и на мгновения превращалась она в прежнюю Еву.

— Нам было бы легче, если бы все это время он был с нами, — задумчиво сказала она. — А может быть — еще трудней.

Она стала отвечать на вопросы Эи. Ее ответы были мало утешительны: не так много изменилось с их отлета. Отбраковка — да, значительно ограничена — но не исчезла, существует (будь она проклята!).

— Действовать надо, Ева! Лала нет — мы вместо него.

— Как — действовать?

— Передавать всем слова Лала: пусть знают! Восстанови свои былые связи и расскажи им — в первую очередь.

— Попробую.

— И еще: надо, чтобы родился еще один ребенок от полноценной матери — здесь, на Земле.

— Хочешь повторить то, что не удалось мне?

— Так надо, понимаешь?

— Кто? Ты?

— Нет. Не могу. Я…

— Космос?

— Да. Хотя я вполне здорова. Там — погиб наш Малыш. Ты знаешь, как.

— Знаю. Все знают.

— Но только ты — понимаешь. Я никогда, видно, больше не решусь — родить, — с тоской глянула она Еве в глаза. — Ты?

— Я? У меня уже не получится. После операции гинекологи мне сказали: «Теперь ты можешь в будущем ничего не опасаться».

— Надо поговорить с теми, кто раньше хотел это сделать.

— Нет. Они деморализованы случившимся со мной: они боятся. Йорг и генетики попрежнему в состоянии сделать с ними что угодно.

— Ты так думаешь? Почему же они молчат до сих пор по поводу наших детей?

— С вами боятся связываться: слишком вы популярны.

— Но хоть попытаться что-то сделать? При проверке развития детей они имели возможность.

— Так-таки ничего не было?

— Мы не заметили.

— Значит, у них в запасе что-то более серьезное.

— Скажи подругам, что и с ними мы не дадим ничего сделать.

Ева покачала головой:

— Все равно, ничего не выйдет. Сейчас — никак. Попробую, конечно. Только все равно, знаю: сразу не решатся.

— Пусть не сразу.

— Трудно. А сил у нас с тобой — нет.

— Будут силы. Будем вместе — появятся и они. Найдем их: надо — мы должны быть сильными.

— Только — тоже не сразу. Но теперь хоть знаю, что не одна. Ну, что: пойдем? Девочка, верно, заждалась.

— Ты не скучала, дочка?

— Нет, я смотрела на маленьких. И кормилицы такие славные. Только детей мне больше не давали.

— Нельзя, девочка. Того, что ты брала, специально осмотрит врач.

— А смотреть они не мешали.

— Смотреть можно.

— Только они немного странные. Многого не знают — я им говорю, а они не понимают.

— Их мало учили. Они — неполноценные, — сказала Эя.

— Те, про которых говорил Отец?

— Да.

— Вот как!

— Дочка, а ты не хочешь остаться здесь до понедельника? — вдруг предложила Эя, видя, как Ева смотрит на Дочь.

— А можно?

— Можно, дочка: конечно! — Ева привлекла девочку к себе. — Будешь со мной.

— А с детьми мне разрешат играть?

— Да — тебя только обследует врач, и будет можно: уже завтра, с утра.

— Тогда я останусь. Мама, а ты?

— Меня ждет Отец.

— Пойдем обедать, Эя, — напомнила Ева.

— Извини, мне совсем не хочется. Полечу я. Только попрощаюсь с дочкой. Ты проводи меня до аэрокара, поговорим еще немного.

…- Спасибо, что ты ее оставила со мной. — Они уже стояли возле аэрокара. — Так хорошо мне с ней.

— Побудьте вместе.

— Она удивительно ловко держала младенца. Наши девочки так не умет.