Олег Матвейчев - Политические онтологики

Ницшевский сверхчеловек, который делает принципом саму волю-к-власти, постоянно рассчитывает, какую из ценностей и какую из истин ему ввести в игру, чтобы воля – к – власти возросла. Уметь это делать – большое искусство, это требует от сверхчеловека техники. Поэтому Ницше говорил: «искусство (техника) выше истины». Это и есть завершение метафизики, когда истина, в которой только и может быть человек, уступает место технике. Если Гегель завершил западную метафизику тем, что довел ее до абсолютной истины, то Ницше сделал последний шаг, перевернул ее, вывернул наизнанку, привел ее в неистовство. (см. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мертв».// Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М. Стр. 168–169).

Всякая философия после Гегеля и Ницше представляет собой лишь схоластическую разработку проблем внутри метафизики – ход назад и регресс. «Философы» растянулись по всей истории метафизики, облюбовав себе любимые фигуры, создавая вариации на метафизические темы и их компиляции. Хайдеггер перечисляет современные ему ответвления метафизики в современности: а). Все, что называет себя «онтологией» и хочет или не хочет ею быть; а так же вражда с ней, где-то на почве кантианства, остается в той же области «онтологии»; б). Вся христианская и нехристианская метафизика; в). Все учения, которые нацелены на «ценности», «смысл», на «идеи» и идеалы, и собственно учения, которые их отвергают, позитивизм и биологизм; г). Всякий род философии «жизни», которому остается чуждым вопрос о бытии даже в подлинной форме, господствующего прежде ведущего вопроса (Дильтей); д). Наконец, те направления, которые все названные смешивают, учат идеям и ценностям и одновременно «жизненно» философии подчеркивают «экзистенцию». Здесь в принцип возведена предельная путаница и отсутствуют подлинное мышление и вопрошание; е). Наконец, ницшевская философия, которая именно потому, что она понимает себя как преодоление платонизма, словно через заднюю дверь обратно впадает в него. И там, где Ницше, как переходный мыслитель, вытесняется из платонизма и его окружения, дело не доходит до изначально-преодолевающей постановки вопроса об истине бытия и сущности истины (Heidegger M. Beitrage zur Philosophie \ vom Ereiguis \\ S218-219)

Сюда, между прочим, включается и феноменология Э. Гуссерля, т. к. мышление последнего так же существенно зависит от Декарта (что признает и сам Гуссерль), а так же от Локка, Юнга, Канта и Дильтея. Язык Гуссерля – это «субъект», «сознание», «трансцендентальная субъективность», «смысл», «идеи» и т. п. Феноменология Гуссерля – это одна из оригинальных вариаций на метафизические темы. На одном из семинаров по Гуссерлю, Хайдеггер поставил перед учениками вопрос: «что общего между его философией и гуссерлевской феноменологией?» Участники семинара, памятуя, что Хайдеггер был учеником Гуссерля, «попались на удочку» и привели массу «сходств». А затем попросили Хайдеггера самого ответить на собственный вопрос. Хайдеггер был краток, он ответил: «Ничего».

Современная философия представляет из себя дальнейшее углубление вышеперечисленных тенденций. «Углубленно» исследуется история метафизики; существуют кантианские (социологические) направления; расцвело ницшеанство (постмодернизм); остатки школ «философия жизни» и «экзистенциализма»; феноменология; эклектика. К ним прибавилась, правда, огромная «индустрия Хайдеггера», индустрия по изучению, интерпретации его наследия. Данная работа принадлежит к этой ветви, т. е. тоже не выходит за рамки метафизики и не претендует на это.

Метафизика господствует и в действительности не меньше, чем в «школе». Все современные политические режимы, все режимы 20-ого века укоренены в метафизической политической философии. В основном это Кант, Гегель (космополитический и национальный либерализм), Маркс, Фихте, Ницше (плановая экономика и варианты тоталитаризма). Сколько бы они не противоречили друг другу, принципиальной разницы между ними нет. Все зависит от того, какой режим на данный момент способен лучше задействовать ресурсы, лучше манипулировать сущим в интересах его «производства», «потребления» и т. п. Везде процветает бюрократия, т. к. руководители это люди, обладающие «чутьем» в вопросах манипуляции сущим. (Хайдеггер М. Преодоление метафизики // Хайдеггер М. Время и бытие М. 1993 г. стр.187–191)

«Кадры решают все», – говорил Сталин. Но ему же принадлежит лозунг «техника решает все». Два эти явления сейчас равноизначальны. Вопросы политики («какой режим лучше?») сводятся к вопросам: какой режим лучше способен обеспечить «достойную жизнь» своим людям, своим «свободным массам»; воспитать «кадры» и продвинуть «вперед» технический прогресс. Каждый из трех моментов предполагает другие и исключает что-либо, не входящее, не вписывающееся в эти рамки. Метафизика делает все, чтобы исключить возможность события, Ereignis, как того, что не вписывается в ее планы. Но сама она и ее планы есть так же Событие. События изначальнее, а значит, правит и наступает оно, метафизика бессильна против его пришествия.

Чтобы верно оценить данную работу, нужно понять цели и задачи, которые в ней поставлены. Они перечислены во Введении. Важно было показать существенную связь Хайдеггеровской историко-философской мыслительной активности с собственно его философией. А именно, что сама его философия возникает, как осмысление западной метафизики в ее изначальности. Завершаясь нигилизмом, Ничто, т. е. манипуляциями сущим, господством над ним, она (западная метафизика) лишает себя собственных оснований, т. к. она мыслила бытие именно, как основание для сущего в противовес Ничто. С господством этого ничто, бытие лишается своего метафизического статуса. Поэтому возникает вопрос, ведущий все хайдеггеровское мышление: «Что же есть тогда бытие само по себе, если оно не является больше основанием для сущего?» Размышления над этим вопросом, в свою очередь, опять требуют диалога со всей западной традицией для выявления ее сущностных возможностей и оснований. Другой задачей было «собирание» разбросанных там и сям историко-философских сентенций Хайдеггера. И третья задача – проследить генезис некоторых понятий современного философского словаря, а именно, понятий, пришедших из Нового Времени. В пределах возможного эти задачи можно считать выполненными.

Теперь, о могущих возникнуть недоразумениях. Работа ни в коем случае не претендовала на то, чтобы проверять истинность или ценность хайдеггеровского философствования, вообще, и его историко-философских интерпретаций в частности. Не ставилась задача анализировать тексты самих классиков: Декарта, Лейбница, Канта, Гегеля, Ницше и других, а затем «проверять», на, сколько точны интерпретации Хайдеггера. Это, конечно, не означает, что автор не читал классические тексты, без знакомства с ними было бы невозможно никакое вразумительное упорядочивание интерпретаций Хайдеггера. Но во-первых, стремление «проконтролировать» Хайдеггера было бы через чур, претенциозным и смешным, а во-вторых, исполнение такой задачи удовлетворительным образом было бы не возможно. Т. к. оно потребовало бы сопоставления двух интерпретаций: собственной интерпретации Хайдеггера и собственной интерпретации классических текстов. Это возможно только из еще более изначального мышления, чем мышление метафизики и мышления Хайдеггера. Насколько можно судить, еще ни один человек не продемонстрировал ничего подобного. Попытки такие есть, но ни один из них нельзя признать удовлетворительной. Это не значит, что не нужно пытаться, но в работах подобной этой, таким попыткам не место.