Федор Папаяни - Смысл жизни

Предназначение человека заключается, в конечном счете, в том, чтобы стать самим собой, самоопределиться в бытии, свободно реализуя (или свободно отказываясь реализовывать) замысел о себе. Тот, Кто эту жизнь человеку дал, призывает его свободно обрести самого себя и войти в полноту бытия, – именно это и может быть названо самореализацией в настоящем смысле этого слова.

Все это ставит индивида в совершенно уникальное положение. Он – единственное существо, которое, чтобы в полной мере быть, должно само себя реализовать. Его бытие, таким образом, представляет собой безмерный риск, который заключается в том, что оно никогда еще не есть бытие в полной мере в готовом виде, оно есть шанс обрести себя. Этот шанс может быть использован человеком, но он может и упустить его, может отказаться реализовывать себя и становиться самим собою. Чем человек окажется в таком случае, вопрос, пожалуй, неразрешимый и даже страшный. Шекспировское «быть или не быть, вот в чем вопрос» всякой человеческой жизни.

И все же следует отметить, что самореализация как потребность (самоактуализация, по терминологии А. Маслоу) есть одновременно и условие, и процесс обретения смысла жизни. Поэтому в условной иерархии человеческих потребностей потребность в смысле жизни может занимать высшую ступень.

От того, что смысл жизни относится к числу духовных потребностей, он не делается менее важным, чем телесная потребность в еде или душевная потребность в общении с себе подобными. Более тонкие механизмы проявления духовных потребностей, в сравнении с телесными и даже душевными, не отменяют огромного их значения для жизни человека и опасности, связанной с их неудовлетворенностью. Именно наличие настоящей потребности в смысле жизни является опровержением и позиции А. Камю, и всех прочих скептиков и агностиков. Ведь если у человека есть потребность в смысле жизни, то этот смысл можно попытаться обрести.

Тем и отличается потребность от простого пожелания. Не всякая прихоть может быть удовлетворена, не всякая фантазия имеет реальный эквивалент, а вот предмет всякой потребности есть. Иногда, может быть, не удается найти, например, еды, чтобы удовлетворить соответствующую телесную потребность. Человек может умереть от голода, но это не отменяет того факта, что в мире есть еда. Человек может не иметь смысла жизни, может не найти его, человек может даже погибнуть, не найдя его, но все это не отменяет того факта, что смысл жизни есть, и найти его в принципе можно.

То, что этот объективный смысл есть, означает только одно: жизнь человеку именно дана, притом дана не просто так, а зачем-то. Сам вопрос о смысле жизни, вопрос «зачем жизнь?» предполагает именно такое видение жизни. Притом, если жизнь «дана» человеку как-то метафорически, то и о смысле ее можно говорить только метафорически. Наличие реального смысла жизни предполагает, что жизнь реально дана. Всякий смысл определяется конечной целью, предназначением. Стало быть, и смысл жизни человека определяется предназначением человека. То есть Тот, Кто жизнь дал, Он дал ее не просто так, а к чему-то человека предназначил. Предварительным образом назначил человеку определенную цель. Это является залогом существования смысла жизни.

Таким образом, смысл жизни, если он вообще есть, может заключаться единственно в том, чтобы понять свое призвание, внять призыву, обращенному к тебе, откликнуться на него и быть верным ему, обратив свою свободную волю на реализацию своего жизненного предназначения. Однако эти слова остаются лишь формальным определением до тех пор, пока мы не ответим на вопрос, а в чем же заключается предназначение человека в этой жизни. Можно и нужно предполагать, что есть разница в индивидуальных предназначениях людей, разница в призваниях, но при этом явно должно быть некое вообще «предназначение человека на земле», некое единое призвание, обращенное к человеку как человеку. Элементарный здравый смысл требует того, чтобы все индивидуальные призвания были не более чем частными способами реализации общечеловеческого призвания.

К каким же источникам нам следует обратиться с тем, чтобы ответить на вопрос о предназначении человека в этой жизни? Их всего три: философия, искусство и, конечно же, религия. Проблема смысла жизни как нельзя более принадлежит к тем вопросам, с которыми к философу могут обратиться «простые» люди и молодежь в первую очередь. К философу, прежде всего, а затем уже к писателю, музыканту, художнику, конечно, к священнику, гуру, но это обращение другого рода, а уж ответ – тем более. Писатель и поэт могут отослать к своим произведениям. Художник может ответить демонстрацией своих картин, музыкант – исполнением своих произведений. Чем может помочь, что может предъявить вопрошающему о смысле жизни современный философ? Парадокс заключается в том, что он может сказать об этом и много, и мало.

Много – когда он произведет реконструкцию всей истории философии и извлечет оттуда множество разнообразных идей относительно смысла жизни, в результате чего получит почти безграничное поле мнений, суждений, сентенций, интерпретаций, но не ответ на вопрос о смысле жизни как предназначении.

Мало – когда он попытается самостоятельно и аргументированно выстроить свою собственную версию ответа на этот вопрос. Проще со смыслом жизни, если он выстроит свой ответ в духе натуралистического подхода с опорой на целесообразность в природе, на целеполагание в обществе и на духовность индивидуальности. Сложнее ему придется, если он рискнет рассуждать о смысле жизни как универсальном и объективно существующем феномене. Все сведется, скорее всего, к рассуждениям абстрактного характера. Вопрос же о смысле жизни как о предназначении лучше перед ним не ставить, чтобы не поставить его в неловкое положение.

Можно сказать в целом, что проблема смысла жизни существует в современной философии весьма парадоксальным образом. С одной стороны, безусловно, признается, что эта проблема имеет огромное значение. Для большинства людей она вообще осознается как главная, центральная, а порой даже единственная проблема философии. Кроме того, XX век в этом отношении дал глубокие прозрения и интуиции отечественных философов, оказавшихся в вынужденной эмиграции, а также весьма сильную традицию экзистенциальной философии, ориентированной на проблемность «живого переживания жизни». Но, с другой стороны, проблема смысла жизни практически не разрабатывается в философской литературе.

Если говорить обобщенно и кратко, то в философской литературе развиваются заявившие о себе еще в XIX веке две альтернативные точки зрения.

К первой категории относят представителей философского знания, утверждающих, что жизнь бессмысленна. Это, в основном, западные философы. К ним можно отнести, например, немецкого мыслителя середины XIX века А. Шопенгауэра, автора работы «Мир как воля и представление», который называет жизнь «маятником между скукой и страданием». Другой представитель философской мысли – Н. Гартман, написавший произведение о пессимизме, считал всякое счастье самообманом. Есть лишь иллюзии счастья. Их три: в настоящем, в загробной жизни и в прогрессе. И потому – «сон без сновидений – относительно счастливейшее состояние, ибо это единственный случай полного отсутствия страданий». Так называемые земные блага – здоровье, молодость, свобода, богатство – есть лишь условия нулевой точки ощущения. Н. Гартман усматривает в жизни безумие желания и бедствие бытия. Отсюда – безмятежность небытия определяется как высшее блаженство.