Анжела Мальцева - Введение в философию желания

Непосредственное самосознание существует как нечто одностороннее и только субъективное и лишь через удовлетворение вожделения достигающее того, чтобы быть в себе и для себя тотальностью. «Самосознание, взятое в себе, знает себя в предмете, который в этой связи соответствует влечению». Непосредственное самосознание лишает предмет своего вожделения «самостности» (с. 236–237).

Гегель пишет: «Самосознающий субъект знает себя как такого, который в себе тождествен с внешним объектом, – знает, что этот последний содержит в себе возможность удовлетворения вожделения, что предмет, следовательно, соответствует вожделению и что именно вследствие этого вожделение и возбуждается предметом. Отношение к объекту является поэтому для субъекта необходимым. Субъект усматривает в объекте свой собственный недостаток, свою собственную односторонность, видит в объекте нечто принадлежащее к его собственной сущности и тем не менее ему не хватающее. Самосознание может снять это противоречие, ибо оно есть не бытие, а абсолютная деятельность; и оно действительно снимает его, поскольку овладевает предметом, только выдающим себя за самостоятельный, – удовлетворяет себя, пожирая его, и сохраняет себя в этом процессе, так как оно – самоцель. Объект должен при этом погибнуть, ибо оба – субъект и объект – суть здесь непосредственные начала, а таковые не могут составлять единства иначе, как только так, что непосредственность – и притом ближайшим образом непосредственность лишенного самости объекта – отрицается. Вследствие удовлетворения вожделения полагается в-себе-сущая тождественность субъекта и объекта, односторонность же субъективности и мнимая самостоятельность объекта оказываются снятыми. Поскольку, однако, предмет уничтожается испытывающим вожделение самосознанием, постольку он может казаться подчиняющимся действию совершенно чуждой силы. Но это только видимость. Ибо непосредственный объект должен снять себя согласно своей собственной природе, согласно своему понятию, так как в своей единичности он не соответствует всеобщности своего понятия. Самосознание есть являющееся понятие самого объекта. В уничтожении предмета самосознанием он погибает поэтому от действия на него мощи его собственного понятия, только внутренне ему присущего и именно в силу этого только как бы извне к нему приходящего. Так объект полагается субъективно. Но этим снятием объекта субъект снимает также и свой собственный недостаток, распадение на безразличное «я» = «я» и на «я», отнесенное к внешнему объекту, и в такой же мере придает своей субъективности объективность, в какой объект делает субъективным» (с. 238–239).

Результатом этого процесса является то, что «я» смыкается с самим собой и, получая таким образом для себя удовлетворение, становится действительным. «С внешней стороны оно, в этом возврате в себя, ближайшим образом остается определенным как единичное и сохраняется как таковое, потому что относится к бессамостному объекту лишь отрицательно, и этот последний, таким образом, поглощается. Вожделение в своем удовлетворении является, таким образом, вообще разрушающим, а по своему содержанию себялюбивым; и так как удовлетворение совершается лишь в единичном, а это последнее преходящее, то в удовлетворении зарождается новое вожделение» (с. 239).

Отношение вожделения к предмету есть «отношение себялюбивого разрушения», а не «отношение создания». Это заставляет «страдать» и самого вожделеющего: «Через удовлетворение охваченного вожделением самосознания, поскольку оно еще не обладает силой переносить другое как независимое, самосознательность объекта разрушается. Но, подобно предмету вожделения, и само оно и его удовлетворение необходимо есть нечто единичное, преходящее, уступающее место вожделению, просыпающемуся все с новой силой. Это есть объективирование, постоянно остающееся в противоречии со всеобщностью субъекта и тем не менее вследствие чувствуемого недостатка непосредственной субъективности все снова пробуждаемое, никогда не достигающее своей цели абсолютно, но приводящее лишь к прогрессу в бесконечность» (с. 239–240).

Осознав то, что отношение к объекту как к ничтожному разрушает и объект вожделения, и само самосознание, самосознание возвышается над себялюбием вожделения и признает за объектом его «самость»: «С внешней стороны непосредственное самосознание остается во власти продолжающейся в бесконечность скучной смены вожделения и его удовлетворения, во власти субъективности, из своей объективности постоянно снова впадающей в самое себя. Напротив, с внутренней стороны, или согласно понятию, самосознание через снятие своей субъективности и внешнего предмета подвергло отрицанию свою собственную непосредственность, точку зрения вожделения, – посредством определения инобытия противопоставило себя самому себе, другое наполнило своим «я», из чего-то бессамостного сделало его свободным и самостным объектом, некоторым другим «я», – тем самым противопоставило себя самому себе в качестве различенного от себя «я», но именно этим и повысилось над себялюбием только разрушающего вожделения» (с. 240).

Так рождается «признающее самосознание , которое созерцает в другом самого себя как «я», но и в самом себе созерцает непосредственно наличный, в качестве «я» абсолютно по отношению ко мне самостоятельный, другой объект». Снятие единичности самосознания было первым снятием; этим самосознание определено было как особенное». Не снятое полностью противоречие порождает влечение «показать себя в качестве свободной самости и для другого быть налицо как таковым», что названо «процессом признания».

«Вторая ступень развития самосознания имеет с самосознанием, образующим первую ступень его развития и его находящимся во власти вожделения, прежде всего общее для них определение непосредственности. В этом определении заключается огромное противоречие, а именно: так как «я» есть совершенно всеобщая, абсолютно-непрерывная, никакой границей не прерванная, для всех людей общая сущность, те обе связанные здесь друг с другом самости образуют единое тождество, так сказать, один свет и тем не менее в то же время представляют собой два «я», которые в совершенной косности и недоступности друг для друга существуют каждое как нечто в-самое-себя-рефлектированное, от другого абсолютно различенное и непроницаемое для него» (с. 240).

Форма противоречия состоит в том, что «оба находящиеся в отношению друг к другу, самосознающие субъекта, – потому именно, что они имеют непосредственное наличное бытие, – суть природные, телесные субъекты, существуют, следовательно, в виде вещи, подчиненной чуждой силе, и в качестве такой вещи вступают в соприкосновение друг с другом, но в то же время являются, однако, безусловно свободными и не должно обходиться друг с другом, как только с чем-то только данным в непосредственном наличном бытии, как с чем-то только природным. Для преодоления этого противоречия необходимо, чтобы обе противостоящие друг другу самости в своем наличном бытии, в своем бытии-для-другого полагали бы себя как то и взаимно признавали бы себя за то, что они есть в себе, или по своему понятию, – именно не только за природные, но и за свободные существа. Только так осуществляется истинная свобода, ибо ввиду того, что эта последняя состоит в тождестве меня с другим, я только тогда истинно свободен, если и другой также свободен и мной признается свободным. Эта свобода одного в другом соединяет людей внутренним образом; тогда как, наоборот, потребность и нужда сводит их вместе только внешне. Люди должны поэтому стремиться к тому, чтобы найти себя друг в друге» (с. 240).