Рудольф Пассиан - Прощание без возвращения? Смерть и потусторонний мир с точки зрения парапсихологии

Со временем через медиума приходило все больше египетских слов и целых фраз. «Обычно, когда говоришь, — замечала учительница, — то ведь сначала думаешь. Но когда через меня говорит Нона, я не думаю. Мои губы двигаются, произнося слова; но как это получается, я не знаю. Иногда у меня возникает чувство, будто я разговариваю во сне. Сначала слова всегда приходят медленно. Но как только я полностью расслабляюсь, я начинаю слышать целые фразы, быстро следующие одна за другой. Однако ничего из сказанного я никогда не знаю заранее и не могу впоследствии вспомнить».

Нона говорила еще в течение 25 лет (!), невольно давая уроки древнеегипетского языка. С ее помощью до 1961 года были записаны в общей сложности 4912 древнеегипетских слов и выражений из эпохи известной 18-й династии, что позволило реконструировать тот язык, на котором тогда говорили древние египтяне. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь идет о давно исчезнувшем языке, сведения о котором не могли быть переданы медиуму его современниками телепатическим путем. Предположим, что в случае «Ноны» речь шла о «раздвоенном «я» или о какой-то части личности медиума. Но такое предположение — по моему глубокому убеждению — означает гораздо более сильную веру в чудеса, чем просто вера в существование «духов», то есть в то, что личность продолжает жить после (земной) смерти, или, иными словами, в существование бестелесных людей. В том, что Нона говорила еще и по-английски, спиритологи могут усмотреть доказательство того, что в потустороннем мире можно, так сказать, продолжать учиться и что из-за этого вовсе необязательно реинкарнироваться. Для возвращения на Землю Нона называла три причины: 1) восстановить утраченный язык древних египтян; 2) наполнить свое мертвое прошлое новой жизнью. И наконец, 3) возвращением одной из «душ», жившей на Земле 3300 лет тому назад, доказать абсолютное (а не только ограниченное во времени) существование личности после физической смерти, поведав о том, чему она научилась в духовном мире.

Нона настаивала на привлечении к сотрудничеству еще и других египтологов. Доктор Вуд отослал несколько экземпляров своих первых публикаций ведущим египтологам тех лет Гардинеру и Ганну (A. H. Gardiner, B. Gunn). Гардинер ответил просто: он не может всерьез относиться ни к чему, что исходит из таких источников. Профессор Ганн реагировал еще резче и даже отказался участвовать в сеансе с Ноной или хотя бы прослушать магнитофонную запись такого сеанса (как те ученые, которые в свое время отказывались взглянуть в телескоп Галилея). Профессор Ганн, правда, написал критический очерк о докладе доктора Вуда, однако отказался публично обосновать свою точку зрения.

Тогда Нона попросила сделать еще одну магнитофонную запись сеанса, что и произошло 14 июля 1938 года в Международном институте психологических исследований (International Institut of Psychic Research). Когда запись была переведена, оказалось, что Нона дала египтологу Ганну ответ, который мог бы дать ему повод подать на нее в суд за оскорбление. Однако в суд он не подал. Ведь тогда ученому пришлось бы признать, что язык Ноны отнюдь не какая-то галиматья. С другой стороны, Нона вступилась за своих противников, сказав как-то доктору Вуду: «Попытайся понять этих людей. Они затратили годы на то, чтобы прочесть и перевести утраченный язык египтян с помощью обычных методов. Неудивительно, если теперь, узнав, что какой-то медиум говорит на этом языке, легко передавая то, что они искали с таким трудом, они столь предвзято относятся к результатам, достигнутым сравнительно легко». Воистину благородные слова!

Постоянно натыкаясь на отрицание уже, казалось бы, достаточно доказанной возможности общения с миром, находящимся по ту сторону наших чувств, поневоле задаешь себе вопрос, да чего же такого еще нужно натворить обитателям этого мира, чтобы убедить нас в своем существовании?! Чтобы для нас, наконец, стало достоверным фактом то, что они не «мертвы», а живы? Что смерть, которой все так боятся, это всего лишь переходная стадия, ведущая к продолжению оконченной на Земле жизни в измененных условиях? Что еще должно грянуть ОТТУДА, чтобы в запудренных материализмом мозгах земного человечества, развязывающего одну войну за другой, наконец «начало светать»?

Может быть, массовая материализация «духов» — сразу, вдруг, да еще и так, чтобы каждый смог увидеть ее, не выходя из дома? Впрочем, очень скоро ученые мужи объяснили бы это «массовой галлюцинацией, обусловленной атмосферными явлениями». Кроме того, для общения с потусторонним миром необходимы определенные физические предпосылки — точно так же, как для некоторых химических реакций нужна определенная температура. А может быть, изобретение «потустороннего телефона» произвело бы переворот в умах? [82] Сохранение записей на магнитной пленке и создание инженером из Вены Ф. Зайдлем (F. Seidl) «психофона» можно считать первыми шагами в этой области. Однако я уверен, что и тут можно ожидать отпора со стороны ученых примерно такого рода: «В данном случае имеет место подключение к накопившимся в мировом эфире мыслям, которые новый прибор преобразует в радиочастоты». А если речь зайдет о диалогах, то, скажут ученые, «это не что иное, как пока еще не исследованные возможности коммуникации с собственным или чужим подсознанием, что наблюдается при медийных феноменах; то есть из этого нельзя сделать вывод, что умершие разговаривают с нами».

Что бы ни произошло, кто бы чего ни делал, все вместе и каждое явление в отдельности можно истолковать и так, и этак. Такова уж природа человека, что необычные явления, противоречащие его знаниям о законах природы, он либо благоговейно считает чудесами, либо отрицает. И то, и другое неверно. Ведь еще Гераклит учил, что как раз в силу сомнительности истину не удается познать, она как бы уходит от познания. Шопенгауэр заметил, что каждая проблема, прежде чем получит всеобщее признание, проходит три стадии (на первой она кажется смешной, на второй с нею начинают бороться, на третьей о ней говорят, как о чем-то само собой разумеющемся). Так не пора ли нашим ученым мужам перестать косо смотреть на парапсихологию и насмехаться над исследованиями потустороннего мира? «Ученый, смеющийся над чем-то, что в принципе возможно, — почти идиот», — сказал как-то с грубоватой прямотой Виктор Гюго. От основной массы наших профессоров и ученых нам не приходится ожидать каких-либо объяснений паранормальных явлений, потому что они об этом совершенно ничего не знают, хотя бывают, конечно, приятные исключения. Да и не хотят, не готовы они этим заниматься. Им мешают малодушие, отсутствие интереса, а зачастую и заурядное тщеславие. Если прав Цёльнер (Zöllner), предполагая, что профессорское тщеславие приводит к деградации функций разума, то дела с наукой о сверхчувственном у нас по-прежнему плохи. Можно ли ожидать от открытого в Западном Берлине Исследовательского института парапсихологии большего, чем уже накоплено в этой области, — это покажет время. Надеяться на государственные дотации вряд ли имеет смысл. А удастся ли с помощью метода символического тестирования (Symboltestverfahren), разработанного Райном, найти достаточное количество сенситивных, то есть способных к восприятию сверхчувственного, тоже весьма сомнительно. Во-первых, потому что этот метод (согласно доктору Рицлю) ставит тяжелейшие требования к людям с еще неразвитым даром внечувственного восприятия и, во-вторых, потому что людям, владеющим сенситивным даром, будет не так-то просто решиться на то, чтобы стать «подопытным кроликом», к тому же постоянно натыкаясь на недоверие, заявленное как «научный скепсис». И все же, исполнимся надежды и пожелаем молодым берлинским ученым подойти к этой столь запущенной области исследований с надлежащим настроем, который позволит им добиться успехов. Однажды, находясь в Вене, Дюпрель получил от некоего молодого человека, находившегося в глубоком трансе и выступавшего в роли медиума, сообщение, написанное зеркальным шрифтом. Вот этот текст (в русском переводе), зафиксированный, кстати, в присутствии одного известного ученого: