Луи Альтюссер - За Маркса

Я бы хотел показать: 1) что теперь мы имеем дело с подлинным объектом модели Энгельса; 2) что благодаря этому соответствию Энгельс действительно дает ответ на вопрос, который он себе задает, и что он действительно дает решение проблемы, которую он перед собой поставил; 3) что как проблема, так и решение существуют лишь постольку, поскольку модель соответствует своему объекту; 4) что поскольку этот объект не существует, не существует ни проблемы, ни решения; 5) что следует найти причину появления всей этой тщетной конструкции.

Я намеренно оставляю в стороне ссылку Энгельса на природу. Поскольку модель, которую он использует, сама является физической (первый пример этой модели мы находим у Гоббса, позднее она появляется в бесконечных вариантах, в особенно чистом виде она присутствует у Гольбаха), то совсем не удивительно, что от истории он переходит к природе. Мы имеем дело не с доказательством, но с тавтологией. (Отметим, что здесь использована только модель и что о диалектике природы речь в этих рассуждениях не идет, по той простой причине, что она связана с совершенно другим вопросом). В эпистемологическом отношении тавтология пуста и не открывает новых путей; но тем не менее она может быть поучительной. Возможность прямо сослаться на природу вселяет уверенность, в этом нет никакого сомнения. (Уже Гоббс говорит об этом: когда речь идет о политике, люди готовы биться не на жизнь, а на смерть, но если они говорят о гипотенузе или о падении тел, возможно полное согласие).

Я бы хотел ближе рассмотреть саму аргументацию Энгельса, в которой на первый взгляд реализовано полное соответствие между его моделью и его объектом. Что же мы обнаруживаем в ней? На непосредственном уровне — соответствие модели и объекта. Но по ту и по эту стороны от этого уровня мы обнаруживаем всего лишь постулированное, недоказанное соответствие, а на его месте — неопределенность, т. е. эпистемологическую пустоту.

По эту сторону. Очевидность содержания, бросающаяся нам в глаза, когда мы представляем себе параллелограмм сил (индивидуальных воль), исчезает, как только мы задаем себе вопрос (который задает себе и сам Энгельс!) об истоке (а значит, о причине) определений этих индивидуальных воль. Теперь мы сталкиваемся с регрессом в бесконечность.

«Каждая из них есть то, что она есть, благодаря бесконечному множеству особенных условий существования». Каждая индивидуальная воля, представляющаяся простой, когда она рассматривается в качестве абсолютного начала, становится продуктом бесконечного множества микроскопических обстоятельств, связанных с ее «физической конституцией», «внешних» обстоятельств, ее «собственных личных обстоятельств» или «общих социальных обстоятельств», внешних «экономических обстоятельств», являющихся детерминирующими «в конечном счете», — все эти моменты свалены здесь в одну кучу, так что рядом с определениями чисто случайными и совершенно своеобразными фигурируют и общие определения (в частности, и то, о чем здесь в первую очередь идет речь: экономические обстоятельства, являющиеся детерминирующими в конечном счете). Очевидно, что Энгельс смешивает здесь два типа объяснения.

Первый тип не является марксистским, но он адаптирован к его теперешнему объекту и к его гипотезам: это объяснение посредством бесконечного множества обстоятельств или случайностей (его мы находим у Гоббса и Гельвеция). Такое объяснение может обладать определенной критической ценностью (в той мере, в какой оно призвано, среди прочего, опровергать любое божественное вмешательство — такова была его функция уже в XVIII столетии), но с точки зрения познания оно является пустым. Оно ссылается на бесконечность, лишенную содержания, т. е. на абстрактное обобщение, остающееся на уровне программы.

Второй тип. Между тем Энгельс одновременно вводит и другой, марксистский тип объяснения, когда наряду с бесконечными обстоятельствами (которые являются микроскопическими по самой своей сути) он упоминает определения одновременно и общие, и конкретные, т. е. социальные и экономические обстоятельства (которые являются детерминирующими в конечном счете). Но этот тип объяснения не соответствует его объекту, поскольку он представляет то самое решение, которое следует найти и обосновать (порождение этой детерминации в конечном счете). Подведем итоги: мы или сохраняем тот объект и ту проблему, которую ставит перед собой Энгельс, и тогда мы остаемся лицом к лицу с бесконечностью, с неопределенностью (а значит, с эпистемологической пустотой), или же удерживаем как сам исток решение, которое весьма содержательно, но в то же время находится под вопросом. Но тогда у нас уже нет ни объекта, ни проблемы.

По ту сторону. Здесь мы сталкиваемся с той же альтернативой, поскольку как только мы принимаем первый параллелограмм, в нашем распоряжении оказывается всего лишь формальный результат, который не равен окончательному результату. Окончательный результат был бы результатом бесконечного числа результатов, т. е. продуктом бесконечной пролиферации параллелограммов. Здесь мы тоже или доверяемся бесконечности (т. е. неопределенности, т. е. эпистемологической пустоте), чтобы произвести в качестве окончательного результата тот результат, который мы желаем дедуцировать: тот, который совпадает с экономической детерминацией в конечном счете и т. д.; тогда мы доверяемся пустоте, чтобы произвести полноту (и если мы придерживаемся, например, чистой, формальной модели композиции сил, то следует отметить, что от внимания Энгельса не ускользает, что эти самые силы могут противодействовать друг другу или аннулировать друг друга… но тогда что в этих условиях доказывает, что глобальный результат не окажется сведенным к нулю или что он действительно будет таким, каким он, как мы думаем, должен быть, т. е. экономическим, а не политическим или религиозным? На том формальном уровне, с которым мы имеем дело, у нас не может быть никакой уверенности в содержании результатов, какими бы они ни были). Или же мы незаметно подставляем на место конечного результата ожидаемый результат, в результате чего мы наряду с другими микроскопическими определениями вновь находим то, что мы с самого начала ввели в игру макроскопических определений индивидуальной воли, т. е. экономику. Я вынужден повторить то, что я только что сказал в связи с уровнем объяснения, располагающимся по эту сторону от непосредственного уровня: мы или сохраняем проблему, которую Энгельс ставит в связи со своим объектом (множество индивидуальных воль), тем самым падая в эпистемологическую пустоту бесконечности параллелограммов и их результатов. Или же мы просто даем марксистское решение, которое, однако, оказывается необоснованным и не стоящим усилий, затраченных на его поиски.