Андре Конт-Спонвиль - Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Да, наверное, преступники в нем не нуждаются. Но мы сами? Ненависть это уныние, и только радость – благо. Разумеется, я не имею в виду, что надо мириться с жестокостью преступников или терпеть их бесчинства. Но разве для того, чтобы с ними бороться, мы должны их ненавидеть? Я также не имею в виду, что надо забыть о том, что было в прошлом. Но разве для того, чтобы помнить о нем, нам нужна ненависть? Речь не о том, чтобы объявить грех не бывшим – этого мы сделать не можем и не должны (только жертвы могли бы позволить себе это, но они убиты). Речь о том, чтобы в силу наших возможностей уничтожить ненависть и продолжать борьбу, когда она в наших силах, с радостным сердцем. Если же радость неуместна, вот тогда следует призвать на помощь милосердие. Чтобы возлюбить врага своего, если это возможно. Если нет, то простить его.

Если верить традиции, пример подобного прощения нам дают Христос и св. Евгений. Они прощают злодея, не ожидая, что он станет менее злым (иначе он уже раскаялся бы в совершенном зле). Это прощение – подлинная благодать, а не обмен (прощение за раскаяние); оно не ставит никаких условий и не ищет для себя никакой выгоды, но тем не менее оборачивается величайшей победой над ненавистью. Это прощение, которое ничего не забывает, но все понимает, ничего не зачеркивает, но все принимает. Оно не отказывается ни от борьбы, ни от мира, ни от себя, ни от другого, ни от ясности ума, ни от милосердия. Нам далеко до Христа и святых, здесь не поспоришь, но разве это мешает им освещать нам путь?

Я не считаю, что Священное Писание способно заменить мудрость, как не считаю, что в нем можно найти ответы на все вопросы. Мало того, лично я далеко не во всем (даже если оставить в стороне религию) с ним соглашаюсь. Я, например, нисколько не расположен подставлять вторую щеку, и, сталкиваясь с насилием, слабости предпочитаю меч. Призыв возлюбить врага своего предполагает, как минимум, наличие врага (нельзя возлюбить то, чего не существует). Но иметь врагов еще не значит обязательно их ненавидеть. Радость – в любви, а не в бессилии и не в бегстве от трудностей. Возлюбить врагов не значит отказаться от борьбы с ними. Это значит вести с ними борьбу с радостным сердцем.

Милосердие – добродетель прощения, в этом и его тайна, и его истина. Милосердие аннулирует не вину, а злопамятность; не память, а гнев; не необходимость борьбы, а ненависть. Милосердие – это еще не любовь, но ее замена там, где любовь невозможна, или ее предтеча там, где время для любви еще не настало. Если угодно, это добродетель второго порядка, зато первой необходимости. Завет милосердия звучит следующим образом: если не можешь любить, по меньшей мере перестань ненавидеть.

Нетрудно заметить, что милосердие распространяется и на тяжкие проступки, и на оскорбления. Нерешительность в этом вопросе свидетельствует лишь о нашей мелочности. Мы всегда готовы осудить то, что задевает лично нас, в каждом оскорблении видим грех и считаем виноватым всякого, кто выступает против нас. Ничего с этим не поделаешь, но мы обязаны отдавать себе в этом отчет. Милосердие – для всех, в том числе и для себя.

Поскольку ненависть есть уныние, постольку милосердие – то, что ведет к радости (как и скорбь, на которую оно похоже и от которой, возможно, зависит: простить значит предать скорби свою ненависть). Если оно еще не достигло радости, то оборачивается прощением; если уже достигло – становится любовью. Милосердие – переходная добродетель, добродетель-посредник. Впрочем, в конце пути – для тех, кто до него доберется, – прощать становится больше нечего: милосердие торжествует в мире (прощай, ненависть! прощай, гнев!), где прощение, достигнув кульминации, исчезает. Милосердие бесконечно, как бесконечно зло, и поэтому, наверное, для нас недостижимо. Но любое усилие, направленное к милосердию, уже есть добродетель. Милосердие – это путь, и главное – оказаться на этом пути, даже если не сумеешь пройти его до конца. Прости себе, душа, всю свою ненависть и весь свой гнев.

Можно ли прощать самому себе? Разумеется! Ведь можно себя ненавидеть и избавиться от этой ненависти. Иначе невозможна мудрость. Невозможно счастье. Невозможен мир. Мы должны простить себе, что мы всего лишь такие, как есть. Простить себе, не впадая в несправедливость, что порой в нас «зашкаливает» ненависть, или страдание, или гнев. Иначе мы никогда не сможем простить своих врагов. Блаженны милосердные, ибо сражаются без ненависти, а ненавидят без сожалений!

Благодарность – самая приятная из добродетелей, хотя далеко не самая легкая. Да и с чего бы ей быть легкой? Бывают же редкие и труднодостижимые удовольствия, несмотря ни на что остающиеся приятными, возможно, даже приятнее прочих. Впрочем, в случае благодарности ее легкая сторона удивляет нас меньше, чем трудная. Кто станет спорить, что получать подарки приятнее, чем удары? Что говорить спасибо легче, чем прощать? Благодарность – вторичное удовольствие, в котором продолжается первичное, – словно эхо пережитой радости, словно небольшая добавка к испытанному счастью. Кажется, проще простого. Удовольствие получать и радость от того, что радуешься, – вот она, благодарность. Но мы не зря причислили благодарность к добродетелям. Если это добродетель, значит, она не возникает сама собой, значит, ее может недоставать, значит, в чувстве благодарности – несмотря на удовольствие или как раз по причине удовольствия – имеется какая-то заслуга. Почему? Благодарность – тайна, но не потому, что она доставляет удовольствие, а потому, что иногда, чтобы испытать благодарность, приходится преодолевать в себе некий барьер. Благодарность – самая приятная из добродетелей и самое добродетельное из удовольствий.

Мне возразят: а разве это не великодушие? Удовольствие не получать, а отдавать! Я ощущаю в этом аргументе некоторый рекламный душок, а потому призываю читателя к бдительности. Если бы отдавать было так приятно, разве нам понадобились бы рекламные зазывалы? Если бы великодушие было удовольствием, вернее, только и исключительно удовольствием, разве мы испытывали бы в нем такую острую нехватку? Отдавать что-либо значит лишать себя чего-то, и тем самым великодушие противостоит эгоизму и преодолевает его. Но получать? Благодарность ничего у нас не отнимает; это обратный дар без всяких потерь для себя и даже почти без объекта. Чем может поделиться благодарность? Только удовольствием от полученного. Можно ли представить себе добродетель более легкую, более светлую – так и хочется сказать, более моцартовскую, – и не только потому, что музыка Моцарта внушает нам чувство благодарности, но еще и потому, что Моцарт ее воспевает и воплощает, ибо в его музыке есть бесконечная радость, безграничная признательность чему-то такому, что не имеет определения, но что хочется назвать великодушием благодарности?