Андре Конт-Спонвиль - Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Простота беззаботна, но не бездеятельна: она занимается не собой, а реальной действительностью. Простота противостоит самолюбию. Снова Фенелон: «Настоящая простота иногда кажется немного небрежной и менее правильной, зато в ней есть привкус простодушия и истины, от которого веет чем-то мягким, невинным, веселым и мирным. Настоящая простота чарует, когда видишь ее вблизи и следишь за ней чистым взором». Простота забывает о себе, и именно поэтому мы считаем ее добродетелью. Она противостоит не эгоизму, как великодушие, а нарциссизму, самовлюбленности, тщеславию и самодовольству. Мне скажут, что великодушие лучше простоты. Да, в том случае, если эго продолжает доминировать. Но не всякое великодушие просто, тогда как всякая абсолютная простота всегда великодушна (какое великодушие демонстрирует Франциск Ассизский!). Дело в том, что «я» – это всего лишь собрание иллюзий о самом себе: самовлюбленность – не результат действия эго, а его принцип. Великодушие поднимается выше эго; простота его растворяет. Великодушие это усилие, простота – отдых. Великодушие это победа, простота – мир. Великодушие это сила, простота – благодать.

Янкелевич тонко подметил, что всякой прочей добродетели без простоты не хватает чего-то важного. Действительно, чего стоили бы притворная благодарность, нарочитая скромность или показная храбрость? Очевидно, что это были бы уже не благодарность, не скромность и не храбрость. Скромность без простоты – это ложная скромность. Искренность без простоты – это эксгибиционизм или расчет. Простота – это истина всех добродетелей: каждая из них становится собой только при условии освобождения от всякой показухи и даже от стремления быть собой (именно так, и это есть свобода от себя), иными словами, при условии бесхитростности и отсутствия амбиций. Тот, кто храбр, великодушен или добродетелен только на публике, на самом деле ни капли не храбр, не великодушен и не добродетелен. А тот, кто прост только на публике (случается и такое: есть люди, которые тыкают первому встречному, но с собой перед зеркалом разговаривают на «вы»), на самом деле – сноб. Притворная простота – это тонкий обман, говорит Ларошфуко. Таким образом, без простоты любая добродетель извращается, словно самоопустошается, наполняясь собой. И наоборот, подлинная простота, не отменяя недостатков, делает их более терпимыми: простой эгоист, простой трус и простой изменник вполне могут оказаться людьми привлекательными и даже симпатичными. Но вот амбициозный дурак, лицемерный эгоист или хвастливый трус невыносимы – так же, как прикидывающийся романтиком или кичащийся своим богатством фат. Простота – истина добродетелей и оправдание недостатков. Простота – благодать святых и прелесть грешников.

Вместе с тем вполне очевидно, что простотой всего не объяснишь и не оправдаешь. На самом деле простота – не столько оправдание, сколько искушение. Но тот, кто пожелает воспользоваться простотой как оправданием, мгновенно утратит всю свою простоту.

Простой человек – это тот, кто не притворяется, не обращает внимания на себя, свой имидж и свою репутацию. Тот, кому чужда расчетливость, кто бесхитростен и весь на виду. Тот, кто не имеет задних мыслей и не вынашивает тайных замыслов. Может, это чисто детская добродетель? Нет, пожалуй, все-таки нет. Скорее уж это детство, понимаемое как добродетель, но не просто детство, а возвращенное, вновь завоеванное, словно бы освобожденное от самого себя, от подражания взрослым, от нетерпеливого желания поскорее вырасти, от великой серьезности и заповедной тайны быть собой. Простоте можно выучиться, но обучение трудно и длится долго. Послушайте, как великие пианисты играют Моцарта и Шуберта, – ни один ребенок так не сыграет. С такой грацией, поэзией, легкостью, невинностью… Это детство духа, к которому детям доступ закрыт.

Тот факт, что словом «простота» иногда обозначают глупость, говорит скорее о том, как мы относимся к уму и как пользуемся им в обычной жизни. Но главное остается неизменным: простота – это благодать и добродетель. Весь Новый Завет дышит простотой. «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. […] Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут» (Мф 4:26–28). Да, постоянно так жить нельзя, и благоразумие напоминает нам об этом. Добродетель ума против добродетели духа. Разве не очевидно, что благоразумие нужнее, но простота выше? Отец Небесный если и питает своих детей, то делает это из рук вон плохо, так что гораздо благоразумнее не копировать стиль жизни птички небесной. Но мудрость подсказывает, что не надо забывать и о мудрости, а она – в простоте. Это мудрость поэта, написавшего: «Снуем по свету, подбирая крохи радости, и нет надежды, что узреем Бога, пока не остановимся в раздумье, заслышав гомон воробьев…» (Кристиан Бобен. «Уйти от света»). Для Бога все просто; для простого человека – все божественно. Даже труд, даже усилие. «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф 4:34). Разумеется, никто не запрещает нам сеять и жать. Но зачем волноваться о жатве, когда пришло время сева? И к чему сожалеть о посевной, когда настала пора убирать урожай? Простота – добродетель, которая присутствует здесь и сейчас, актуальная добродетель, вот почему всякая добродетель реальна, только если она проста. Это не означает запрета строить планы, составлять программы и вести расчеты. Но простота, то есть добродетель, в эти планы не укладывается. Ничто так не серьезно и не сложно, как будущее. Ничто так не просто, как настоящее.

Простота есть забвение себя, своей гордыни и своего страха. Спокойствие против беспокойства, радость против забот, легкость против серьезности, непосредственность против рассудочности, любовь против самовлюбленности, истина против амбиций. «Я» сохраняется и в простоте, но оно выступает в облегченной, очищенной, освобожденной форме. Это «я», которое давным-давно перестало волноваться о своем спасении и махнуло рукой на свою гибель. Религия для него слишком сложна. Даже мораль и та для него сложновата. Да к чему вечно мусолить одни и те же переживания? Сколько можно изучать себя, оценивать и судить? Даже лучшие наши поступки выглядят подозрительно, даже лучшие чувства двусмысленны. Простой человек знает это, но ему на это наплевать. Он не настолько интересуется собой, чтобы выносить себе приговор. Роль невинности у него играет милосердие, а может, наоборот, невинность выступает в роли милосердия. Он не принимает себя всерьез, тем более не смотрит на себя трагическими глазами. Он просто следует своим путем – с легким сердцем и спокойной душой, без цели, без тоски и без спешки. Его царство – весь мир, и с него этого довольно. Его вечность – настоящее, и ему этого вполне хватает. Ему никому ничего не надо доказывать, потому что он ни перед кем не красуется. Ему ничего не надо искать, потому что все перед ним. Что может быть проще простоты? Что может быть легче простоты? Простота – добродетель мудрецов и мудрость святых.