Сергей Абашин - Советский кишлак. Между колониализмом и модернизацией

Дилемма «гегемония или сопротивление» в модели Скотта и в рассуждениях его многочисленных сторонников, изучающих советское общество, представляется мне слишком схематичной и бедной для описания и понимания происходивших, в частности, в Ошобе событий. Здесь существовало множество разных — пересекающихся и непересекающихся — уровней отношений власти, множество разных интересов и столкновений в борьбе за те или иные ресурсы, множество разных альянсов. В ошобинской истории, реконструируемой через архивные материалы и устные рассказы, смешались разные сюжеты — родство и знания, колхозы и школы, жены и басмачи. Воспоминания хотя и выстраивают прошлые события в какую-то логическую цепочку, но аргументируют ее и иллюстрируют примерами из очень разных отношений, референций и ценностей. Мы видим, что участники тех событий и те, кто их оценивает сейчас, говорят как бы на разных языках: кто-то апеллирует к родству и обмену женщинами, кто-то — к справедливости, кто-то — к материальным успехам. За этими аргументами стоят сложная игра и подвижные, множественные идентичности, незаметные переходы от одной логики к другой, когда трудно точно определить позицию человека, приписать его к какой-то однозначной роли и функции. Мы видим, таким образом, что определение и самоопределение советскости/несоветскости, «за» или «против» становятся неоднозначными, плохо уловимыми, зависящими от разнообразных контекстов, что не дает нам возможности прочертить четкую границу между автономной крестьянской культурой и государством.

Мы видим также, что сама советская власть и советская система в целом предстают как сложный баланс разных интересов и сил, институтов и символов, которые находятся иногда в противоречии друг с другом, иногда в относительной гармонии. Этот баланс не остается неизменным и все время смещается, накапливаются новые символы, создаются новые институты, формируются новые интересы и социальные сети. Кроме того, мы отчетливо видим, что распределение властных должностей и ресурсов связано с локальными связями и вообще локальной политикой, хотя прямой корреляции нет и родственные связи мобилизуются частично, выборочно в зависимости от множества неструктурных факторов. В постоянной борьбе происходит непрерывная конвертация статусных позиций в группы поддержки (в том числе в родственные сети) и, наоборот, конвертация уже имеющихся сетевых ресурсов в статусные позиции. Эта борьба не всегда заканчивается успехом, а внутри сетей возникают свои конфликты и напряжения.

Наконец, мы видим, что властные практики, даже когда они используются в сугубо местной борьбе, приобретают со временем совершенно другой характер: достаточно, например, сравнить ошобинские события 1947 года с, казалось бы, похожими событиями 1892 года. И тогда конфликт строился вокруг предложенного империей подсчета голосов избирателей, но подсчитывали их исходя из местных представлений о том, что должно быть объектом учета и внимания. В советском же случае совокупность обвинений, предъявленных аксакалу, основывалась на целой таблице категорий, подлежащих рассмотрению и классификации, и на участии в обвинении аксакала многочисленных экспертов, способных ориентироваться в советских категориях. Эти и другие новые практики внутри Ошобы были бы невозможны без массированной интервенции со стороны государства с его обличающим языком, вездесущим взором и репрессивными инструментами. Возникал замкнутый круг: люди и сообщества все чаще использовали советские институты и символы для своих локальных целей, в том числе и для сопротивления власти, но власть тоже использовала локальные группы, чтобы превратить их борьбу между собой и сопротивление в источник очередного витка реформ и тем самым еще сильнее укрепить внешнее влияние на это сообщество.

В 1989 году в книге «Традиционализм в современном среднеазиатском обществе» российский этнограф Сергей Поляков предложил отказаться от прежней концепции пережитков, популярной в советское время. Согласно этой концепции, народы Средней Азии в советское время сумели благополучно перейти от феодального (феодально-патриархального) строя к социалистическому, но, поскольку этот скачок через капитализм был стремительный и радикальный, в быту этих народов еще сохранились некоторые остаточные отношения и представления прошлого, которые просто пока не успели окончательно исчезнуть. По мнению же Полякова, полное превращение местного общества в современное не состоялось и то, что называлось пережитками, в действительности было его сутью даже в конце XX века: «Традиционализм всегда выступал как отражение социально-экономического строя, как образ жизни, основанный на специфической хозяйственной структуре» 500 500 Поляков С. П. Традиционализм в современном среднеазиатском обществе. М.: Центральный дом научного атеизма, 1989. С. 8. .

«Фундаментом азиатского общества, — пишет московский исследователь, — является община, основа которой — ирригационная система (принадлежит по существу государству) и частная собственность дехканина на землю <���…> В обществах, где земледелие (то есть сельское хозяйство) основано на искусственном орошении, общине безразлично, какое по форме государство и какой аппарат создает условия функционирования ирригации. Главное состоит в сохранении внутренней структуры общины» 501 501 Там же. С. 10. . Это принципиальное замечание обосновывает исходный элемент конструкции традиционализма: не имеет значения, какие изменения происходили в политической системе, в идеологии, в структуре народного хозяйства, главное — если на низовом уровне сохранялись частная собственность и частная экономика, то все общинные институты возрождались и продолжали существовать. Советская власть принесла лишь поверхностные изменения, но отношения собственности в кишлаке остались прежними, а потому прежними остались и социальные отношения, которые лишь мимикрировали под колхозные структуры: «На место ханской власти пришла советская, в ведение которой перешли крупные ирригационные системы <���…> Структура последних не была нарушена — произошло только уравнительное перераспределение земли внутри общины, но способ ведения хозяйства остался тот же <���…> Объединение дехкан в бригады и звенья не нарушило старых форм, поскольку производственные подразделения формировались по родственно-соседскому (махаллинскому) или племенному принципам» 502 502 Там же. С. 13, 14. . Традиционализм, как считает Поляков, основывался на личном приусадебном хозяйстве, арендованных землях и пастбищах, все это приобрело товарный характер (цена явно превышала затраты труда и позволяла получать высокую прибыль) и было связано с торговым капиталом (а также со взятками и другими формами влияния на государственных чиновников), то есть имело мелкобуржуазный характер. Механизмы производства и перераспределения в условиях такой экономики имели коллективистский характер и поддерживали соответствующие социальные структуры, нормы и ценности. Поляков пишет, что ситуация имела двойственную природу и характеризовалась разными тенденциями: существовал советский государственный сектор, но поскольку он не обеспечивал всех работой, то частный сектор остался фактически доминирующим.