Виктор Тростников - Россия земная и небесная. Самое длинное десятилетие

Неужели за эти века не возникали и не решались принципиальные проблемы христианской науки о Боге, мире и человеке? Конечно, возникали и, конечно, успешно решались богодухновенными отцами Церкви. В пятом веке участниками Халкидонского Вселенского собора был раскрыт смысл слов Никео-Цареградского Символа Веры «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес» – сформулирован христологический догмат о двух естествах и двух волях в едином Лице Спасителя. В восьмом веке на Седьмом Вселенском соборе была поставлена точка в долгой борьбе с иконоборчеством, вошедшая в историю как «Торжество Православия», но никто из участвовавших в этом духовном учительстве святителей и преподобных, даже Иоанн Дамаскин, доказавший, что иконопочитание не есть идолопоклонство, не был почтен тем же эпитетом, что любимый ученик Христа и избавивший Римскую державу от арианства великий патриарх. И только в одиннадцатом веке к ним присоединился Симеон Новый Богослов.

На какой же детали Божьего мироустройства, о которой до него никто глубоко не задумывался, считая, что тут все ясно, сосредоточил свое внимание этот тихий и непритязательный аристократ, отказавшийся от блистательной придворной карьеры ради того, чтобы предаться не нарушаемому внешней суетой богомыслию в монастырской келье? На детали всем известной, но никем до него до конца не понятой – на ПЛОТИ.

До него тут все казалось самоочевидным: плоть – враг нашего спасения, она вводит нас в грех, и ее надо всячески умерщвлять, как это делал еще Иоанн Предтеча, а затем христианские преподобные, носившие вериги, подставлявшие тело зною и холоду, морившие его голодом. Самым ярким примером тут служит жестокое обращение с собственной плотью Марии Египетской, сделавшей свою телесную оболочку почти призрачной. Но вот что замечательно: именно этот идеал, если вдуматься в него как следует, становится поворотным пунктом, меняющим общепринятое в первые десять веков христианства отношение к плоти. Давайте же попробуем вдуматься в этот сюжет, не прибегая пока к учению преподобного Симеона, а употребляя только обычную логику.

Мария Египетская не ублажала свою плоть, постоянно держала ее в строгости, сурово пресекала ее позывы и потребности. Зная об этом, мы говорим: она умерщвляла свою плоть. Если это действительно было умерщвление, то, поскольку преподобная Мария преуспела в этом деле больше кого-либо другого, это означает, что она добилась своего и ее плоть стала мертвой. Но как же этот мертвый призрак сумел ходить по воде, как посуху? Ведь реку переходила не душа святой Марии, а ее тело\ Разве увязывается такое поразительное свойство со статусом мертвечины? Замученное, заморенное, иссушенное солнцем и ветрами тело, которым пренебрегают, которое ненавидят и бичуют и по земле-то еле-еле протащится, а это парит, как ковер-самолет! Тренированное, обильно питаемое мощное тело олимпийского чемпиона дай бог пролетит над землей в прыжке восемь метров, а этому и стометровая ширина реки нипочем! Неувязка получается…

Этот парадокс раскрыл для нас преподобный Симеон и внес этим громадный вклад в богопознание. Он произвел тонкое философское различение в нашей эмпирической плоти двух принципиально разных составляющих: той первозданной человеческой плоти, которую сотворил Господь в шестой день и которую носили на себе Адам и Ева до вкушения запретного плода, и прочно въевшийся в нее после этого вкушения грех, ставший для человечества наследственным повреждением. Преподобные не плоть как таковую травят, вымораживают холодом, истощают недоеданием и недосыпанием и выжигают зноем, говорит святой Симеон, а только вторую ее составляющую, освобождая от нее первую, гораздо более выносливую, которой не страшны ни холод, ни жара. Этот процесс возвращения нашей плоти к исходному, данному Богом образцу Симеон назвал обожением плоти и провозгласил именно обожение, а вовсе не умерщвление своего тела главной задачей всякого христианина, а не только пустынников и молитвенников, которые суть лишь образцы для посильного подражания. И одним из лучших образцов своего времени был сам преподобный Симеон, сначала насельник, а потом, более двадцати лет, игумен монастыря святого Маманта. Достигнув высот искусства «умной молитвы», он удостоился потрясающего состояния, когда на несколько часов все вокруг него превратилось в свет и он сам стал светом. Конечно, это было восхождение в Царство Небесное, и его обоженная плоть не помешала ему туда подняться.

Ломавшее традицию учение Симеона Нового Богослова было встречено с недоверием и прививалось с трудом, но потом стало одним из главных сокровищ православного миропонимания. Поразительные свойства святых – хождение, не касаясь ногами земли, выживание в неотапливаемой келье при сорокаградусном морозе, мгновенные перемещения в пространстве, жизнь без сна и на таком рационе, от которого и корова с ее четырьмя желудками не протянула бы месяца, а главное, нетленность останков – стали восприниматься как несомненные доказательства возможности преобразовательного воздействия духа на материю, причем во все более широком смысле. Если дух способен преображать биологическую материю человеческого тела, то почему бы ему не преображать и другие виды материи – землю, природу, атмосферу? И если это может делать духовное сознание индивидуального святого, то почему бы этой силой не обладать соборному сознанию святой Церкви? Чувствуете, какая грандиозная здесь намечается экстраполяция? Развивая ее, мы неизбежно приходим к выводу, что Христова Истина, посеянная на земле две тысячи лет назад и названная апостолом Павлом «малой закваской, которая квасит все тесто» (1 Кор 5, 6), есть Православие, а тестом является весь мир, включая подземную магму и небесные светила. Вот какая огромная задача лежит на наших с вами плечах, дорогие единоверцы. Как трудно ее исполнять и в то же время какое это счастье!

В категории времени, какой она выступает в христианской концепции Бытия, имеется два аспекта: один абсолютно ясный, другой абсолютно непостижимый. Ясно всякому христианскому богослову то, что время есть не изначальная, а сотворенная данность. Сегодня мы знаем из общей теории относительности, что время неразрывно связано с пространством и материей, а отсюда автоматически вытекает утверждение о сотворенности одновременно со временем и этих двух характеристик сущего.

Вас ничего не смутило в последней фразе? Наверное, смутило. Как понимать выражение «одновременно со временем»? Это значит «в тот же момент, в который возникло время, возникло и пространство с материей»? Но что такое «момент, когда возникло время»? По логике это означает, что до этого момента времени не было. Но слово «до» также лишается смысла, если времени нет. «До» означает «за полчаса», «за месяц» или «за миллион лет», а там нет ни часов, ни месяцев, ни лет. Языковое затруднение, с которым мы тут сталкиваемся, есть отзвук того полностью скрытого от человеческого разумения и даже не формулируемого, что имеется в категории времени. Но к этому «Божественному мраку» мы еще не подошли, так что продолжим рассуждать о том, что нам доступно.