Виктор Тростников - Россия земная и небесная. Самое длинное десятилетие

Зависимость тут достаточно ясна. Ее легче всего заметить на примере науки. Как уже было сказано, христианство сделало человека дерзновенным, поскольку объявило ему о его богоподобии (Быт I, 26). Свойство подобия подразумевает сходство главных черт – в данном случае, разумеется, не по масштабу, а по специфике. Понятно, что сходство должно распространяться тут и на характер творчества, а в христианстве Божественное творчество обладает той отличительной особенностью, что это есть созидание из ничего (ex nihil). Если человек есть хотя бы бледная тень Бога, то он, пусть лишь в пределах своих ограниченных способностей, тоже должен творить из ничего! И вот, приглашенный к богоподражанию Ньютон изобретает математический анализ по существу «из ничего», и эта дисциплина становится фундаментом всего европейского естествознания.

Любопытно, что анализ был создан способом, похожим на тот, которым Бог, по мысли святителя Игнатия Брянчанинова, создал вселенную («Слово о смерти», подстрочное примечание о божественности математики). Получив из рук Ньютона и Лейбница расчетный аппарат небывалой эффективности, теоретики стали докапываться до его логических оснований. Более двух столетий лучшие математики Европы пытались четко зафиксировать постулаты, на которых зиждется интегральное исчисление, и только в 1979 году было доказано, что они не могут быть сформулированы в логико-арифметическом языке (теорема Париса-Харрингтона). В этом смысле анализ и вправду создан «из ничего». Однако сказать, что он создан «ничем», нельзя: все, что есть в нем ценного для науки, порождается его центральной смысловой категорией – понятием актуальной бесконечности. Оно логически невыразимо, но оно-то и представляет собой ту творческую силу, которая вызвала к жизни «высшую математику», как бесконечный Бог дал жизнь вселенной, так что «богоподобие» основателей этой дисциплины оказывается более прямым, чем можно было подумать раньше. И то, что они решились так буквально скопировать Творца, перевернуло мир. Вот вам зависимость между христианством и европейской наукой: не будь христианства, не было бы осознания человеком своего богоподобия; не будь такого осознания, не было бы дерзновенного человеческого творчества; не будь такого творчества, не было бы математического анализа; не будь анализа, не было бы ни одной точной науки. Конечно, то же рассуждение применимо и к европейскому искусству христианской эры, которое тоже было типичным творчеством художников «из ничего».

В материальном смысле мир перевернула не наука, а возникшая на ее базе технология. Она является следующим звеном приведенной причинно-следственной цепочки, а значит, тоже есть плод христианства. Возобновляя популярный в первые века спор с языческими жрецами, «чья вера лучше», мы могли бы сегодня сказать: конечно, наша – ведь она позволила нам летать по воздуху! Без христианства человечество до сих пор ездило бы на лошадках. Но, появившись благодаря христианству, современная технология стала всеобщим достоянием, ибо для ее освоения и усовершенствования творчества «из ничего» не требуется, а нужны лишь обычные человеческие способности. Великих открытий в науке нет уже пятьдесят лет, и их больше не будет, так как в мире нет больше христианских стран, но практическое освоение идей невозвратимой эпохи гениев будет еще какое-то время продолжаться. Примерами такого освоения являются компьютеры, космические полеты, Интернет, сельскохозяйственная генная инженерия и клонирование. Когда прикладной потенциал квантовой физикии молекулярной биологиибудет исчерпан, развитие технологии остановится, ибо люди снова стали язычниками и утратили богоподобие. Евангельское речение «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин 15, 5) получит тогда свое убедительное подтверждение.

Так что же, пережив двухтысячелетний взлет духовности, прикоснувшись к невыразимой красоте богоуподобления и несказанной радости богопознания, испытав непередаваемое словами счастье жизни во Христе, мы снова превращаемся в дикарей, правда, научившихся чинить телевизоры и с необыкновенной легкостью открывать банки с пивом?

В какой-то степени да. Конечно же, постхристианская эпоха, в которую вступило человечество, есть эпоха одичания. Однако надо вспомнить, что смерть христиан есть семя, которое затем прорастает. Мир стал уже не таким, каким он был до Рождества Христова: одни цивилизации из него выпали, в нем другие появились. В настоящий момент основных цивилизаций шесть: русская постправославная; посткатолическая (Латинская Америка, Испания, Португалия, Филиппины); постпротестантская (более распространенное название – «Современная западная цивилизация», а самоназвание – «Новый мировой порядок»); исламская; индуистская; дальневосточная (Китай и его сфера влияния). По иерархии фундаментальных ценностей и по постулатам национальной этики и национального правосознания, воплощенным в национальном образе идеального человека, цивилизация, поставленная в нашем списке первой, к которой принадлежим мы с вами, сохранила в себе в наименее поврежденном виде духовно-нравственное ядро первичной христианской цивилизации. Это и есть то семя, на которое можно сегодня возлагать надежду. Если оно прорастет, одичавшие народы снова просветятся. Масштабное восстановление действующих храмов в России делает эту надежду вполне обоснованной.

Только трое из вселенских учителей христианства удостоены титула «Богослов». Всего трое за всю историю Церкви!

Почему это звание присвоили первому из них, апостолу Иоану, и спрашивать нечего – кому же, как не ему? Две тысячи лет нас поражает последняя фраза его Евангелия: «Многое и другое совершил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанные книги» (Ин 21, 25). Подчас мы воспринимаем ее как художественное преувеличение, однако если подробно раскрывать метафизическую глубину самого этого благовестил, то объем текста получился бы воистину немалый. В его первой фразе «В начале было Слово…» – бездонная истина о Сыне, едва лишь обозначенная, в третьей главе так же пунктиром намеченная истина о Святом Духе, а в четырнадцатой содержатся очень краткие, но дающие пытливому уму нескончаемую пищу для размышления намеки на взаимоотношения Отца и Сына. Содержание животворящей Троицы, на которой держится все, что держится в бытии, свернуто в десяток страниц: берите и осмысливайте!

И взяли, и стали осмысливать. Так через триста лет после Иоанна Богослова вышел на учительство защитник православного символа Веры от арианской ереси константинопольский патриарх Григорий Богослов, второй из удостоенных этого звания. И более шестисот лет они оставались двое.