Александр Секацкий - Дезертиры с Острова Сокровищ

Кроме того, преступник выступает одним из главных работодателей (что зафиксировал, в частности, и Эдуард Лимонов в своих тюремных записках): он обеспечивает работой персонал тюрем и полицию, сторожей и вахтеров, судей и журналистов – что бы они все делали, не будь у них такого надежного и щедрого работодателя? Какую такую они приносили бы пользу, если бы не нарушители закона? Следовательно, уголовник не просто полноправный участник товарообмена, он, пожалуй, один из главных участников, и, как говорил еще даосский философ Ян Чжу, «своим благополучием нынешнее общество обязано Большому Вору».

Новые формирующиеся социальные общности не размещают своих заказов ни в структурах бизнеса, ни в госструктурах. Тем самым они не просто не приносят пользы, но и обессмысливают большую часть пользы, приносимой другими. Колесо недавно заметил: «Мы еще увидим, как разные милиции-полиции создадут специальные службы по охране и поощрению мошенников. Их заставит сделать это борьба за существование».

Понятно, что и отряды Бланка, и другие общины находятся в постоянном конфликте с законом, но это противостояние нисколько не похоже на взаимодополнительные отношения традиционных преступников с внутренними органами. Суть всех конфликтов сводится к тому, что ограничения свободы, привычные для заключенных в черте оседлости, не признаются дезертирами с Острова Сокровищ. Если оставить в стороне разные мелочи вроде подвесного наркотрафика легких наркотиков (оборот наркодилеров в черте оседлости несравненно больше), основным «недоразумением» окажется принципиальное уклонение нестяжателей от всяческих регистраций. Живущие в джунглях не спрашивают друг у друга документы: удостоверениями личности здесь являются не бумажки типа паспорта, а слова и поступки этой самой личности. Поэтому личность в коммуне или племени по-настоящему достоверна, а не просто удостоверена. Бланкисты решили для себя этот вопрос с самого начала. Обратимся к тексту.

БЛАНК. Вдумайтесь, как это, в сущности, нелепо: тебя просят удостоверить свою личность, а ты протягиваешь в ответ какую-то бумажку. Какое отношение имеет написанное в этой бумажке к твоей личности, к твоей человеческой сущности? Раз уж мы решили сами распоряжаться своей жизнью, никто не запретит нам распоряжаться и собственным именем. А что имя? Оно может точно так же надоесть, как и однообразное занятие, – я бы даже сказал, что однообразие пожизненного имени предопределяет однообразие самой жизни.

Мы выступаем за отмену пожизненных приговоров. В нашей борьбе с собственностью мы делаем важное исключение, направленное на исправление противоестественного хода вещей. Исключение касается имени собственного – его мы и передаем в полную собственность владельца. Каждый вправе распоряжаться им по своему усмотрению. Как это ни парадоксально, но вещеглоты, очерчивая где только можно границы своей собственности, именем собственным как раз и не располагают, их имя – собственность государства. Все обыватели носят с собой бумажки, на которых написано, что они – зарегистрированная собственность Монстра. Что ж, и нам приходится пока держать для них такие бумажки, однако вовсе не обязательно подчиняться правилам, согласно которым бумажка должна всегда быть одной и той же. Мы не фетишисты. Эти фантики нужны нам только как пропуска, чтобы пройти туда, куда нам хочется. Зачем же нам привязываться к бумажке, по которой не пропустят в то место, которое интересует нас именно сегодня?

ЛЕВА ТИГР. Бланк, за подделку документов могут и срок дать…

БЛАНК. Захотят – дадут срок за что угодно, сам знаешь. Но речь не об этом, мы ведь можем меняться документами так же, как и вещами. Я, кстати, очень рад, что этот вид обменов стал полноправной частью подвески у нас в Питере. Допустим, твоему удостоверению причитается что-то такое, что тебе самому сейчас не нужно: почему бы не поступить с этой бумажкой так же, как и с прочими вещами? Я вам скажу: это здорово расширяет возможности свободной жизни.

Все в истории когда-нибудь делается впервые. Вот мы в число даримых подарков и разных одолжений вводим имя. Почему бы не дать в долг имя?

ЛОБСТЕР. А вдруг оно от этого пострадает? Вдруг его вернут испорченным?

БЛАНК. Вполне возможно, куртку тоже могут вернуть с оторванной пуговицей, но нормальному человеку не к лицу такие опасения. Конечно, если приговорен к одному-единственному имени, то страшновато. Если же нет, то обмен именами больше похож на обмен опытом – очень обогащает, кто не пробовал, рекомендую.

ГЕЛИОС. Ты прав. Я вот в детстве часто думала: как жаль, что нельзя меняться телами. Не насовсем, конечно, а на время… А то живешь все время в одном доставшемся тебе теле… Или нет, не так: живешь одно это тело так, что надоедает, а ведь хочется и другим телом пожить, и каким-нибудь третьим. Новые впечатления… А потом получаешь свое тело назад, а в нем тоже осели новые впечатления, ты к ним примериваешься, знакомишься с ними.

ШВЕД. Точно, Парящая. И мне всегда чего-то такого хотелось. Только я думал… хотя я и сейчас так считаю, что есть внутреннее тело , которое обращено к тебе самому, и внешнее, обращенное к другим. Внутреннее тело я бы никому не отдал, а вот внешним с удовольствием бы обменивался.

ГЕЛИОС. А к внутреннему телу можно подключаться через внешнее. По-моему, это и называется любовью. Тоже своего рода способ меняться телами – способ, доступный всем и уж тем более нам. А если рассуждать в этом духе дальше… если бы мы могли меняться и внутренними телами, то познали бы любовь, которую знает один только Господь.

ЛЕВА ТИГР. Ага. Расчувствовались. У меня конкретное предложение: тела, предназначенные для обмена, можно было бы подвешивать. Выходишь утром на улицу, а они висят с высунутыми языками…

РЕПЛИКА ( сквозь смех ). Ну да, перевязанные черной ленточкой.

БЛАНК. Наверное, многим из нас хотелось бы чего-то подобного. Может быть, это тоже одна из причин, почему мы здесь… и прилепились друг к другу.

Нам, наверное, близка, если можно так выразиться, коммунистическая чувственность – в изначальном смысле, как у Маркса. Маркс в юности интересовался Эпикуром и греческими атомистами, а у них была теория истечения тел. Античные атомисты думали, что чувственность располагается не внутри, а возникает в зоне контакта. Ну, скажем, мы встречаемся взглядами, и эта встреча не так уж принципиально отличается от соприкосновения. То есть наша настоящая телесность простирается по крайней мере до точки пересечения взглядов – наверное, можно говорить о коммунизме на уровне чувственности.

ЕВА КУКИШ. Как Фуко говорил о политике тела?

БЛАНК. Не знаю… Скорее как Андрей Платонов – перечитайте его «Чевенгур» да и другие вещи… Там описывается опыт обобщенной чувственности: чевенгурцы «обмениваются веществами жизни», поддерживают дыхание друг друга. А протест пролетариев против буржуазности – это ведь прежде всего протест против приватизации телесности. Платонов очень хорошо показал, что значит чувствовать по-коммунистически. Вообще, «классовое чутье» это не просто метафора, даже в негативном смысле отчуждение именно «испытывается» как лишение индивида причастности к коллективному телу.