Михаил Антонов - Договориться с народом. Избранное (сборник)

В следующем году журнал «Москва» (в № 3) напечатал мою статью «На переломе» о нравственном смысле развития экономики и экономической науки. Ведь теперь речь должна идти о несравненно большем, чем увеличение производства, потому что на карту поставлена сама жизнь на планете, и не только в связи с угрозой ядерной войны. Мы можем сами положить конец собственному существованию, если не осознаем критического характера сложившегося положения, когда наша деятельность, выражаясь словами Маркса, подрывает сами основы всякого производства – землю и рабочего. Нам нужна программа оздоровления экономики. Почему же, при наличии целой армии экономистов, в том числе дивизии ученых, такой программы нет? И почему материальное благосостояние людей растет, а радости и дружелюбия в их жизни становится меньше, сами они стали более замкнутыми, эгоистичными, раздражительными? Статистики сообщают о росте добычи угля и выплавки стали, а вот насчет уровня человечности не говорят ничего, таких оценочных показателей не существует. А им и неоткуда взяться, потому что ведущие советские ученые-экономисты рассматривают человека только как рабочую силу. Но еще с глубокой древности известен закон духовной жизни: человек, достигнув определенного (исторически и социально обусловленного) уровня удовлетворения своих первичных материальных потребностей, должен, во избежание саморазрушения, переключать свои устремления на достижение духовных, облагораживающих личность, целей. Нарушение этого закона никогда не проходит без ущерба ни для отдельного человека, ни для общества, ни для всего человечества. Напомнил я и о том, что еще Аристотель различал экономику, как умение разумно устраивать хозяйство, и хрематистику, как искусство наживать деньги любой ценой. И по всем параметрам выходило, что наши ученые-экономисты вовсе даже и не экономисты, а ярые служители хрематистики.

Ну, а их конкретные рекомендации властям? Академик Абел Аганбегян, профессор Николай Шмелев и другие «товарники» предлагали закрывать нерентабельные предприятия, создавать некоторый пресс безработицы, который должен был заставить работников дорожить своим местом и т. п. При этом они скрывали, что на деле-то речь идет не о каких-то управленческих решениях, а об изменении отношений собственности и передвижке власти, что я и отметил. Ориентация на прибыль в тех условиях разорила бы страну. Когда Аганбегян посетовал на то, что «перестройка в духовной жизни идет опережающими темпами (экономика, к сожалению, отстает)…», стало ясно, что он вообще не представляет себе, что такое духовность. Он же ратовал за такой порядок, при котором всем гражданам гарантируется некий минимум благ, а те, кто побогаче, могут купить любое жилище, лечиться в хороших больницах и т. п. Сегодня мы видим, как этот порядок выглядит на практике, а академик об этом мечтал еще за несколько лет до краха СССР!

Наконец, в 1989 году в «Москве» (в № 3) появилась моя статья «Время устраивать дом», в которой была нарисована картина подлинного нравственного одичания многих наших современников. «Мы уже много десятилетий назад утратили ясное представление о том, что мы хотим построить, во имя чего идем на огромные жертвы и развертываем кипучую деятельность… Мы гораздо более быстрыми темпами, чем это делает человечество всей Земли, губим, разоряем свою страну, причем самая большая трагедия – в том, что считаем при этом, будто созидаем ее. Один регион страны за другим в итоге нашего бездумного хозяйствования превращается в территорию, по сути, непригодную для обитания человека… Надо признать и то, что мы не смогли стать для народов мира примером умной и человечной организации своей жизни, умелого и эффективного хозяйствования». А чтобы преодолеть эти недостатки, надо создать современную теорию, ввести в марксизм человека. Потому что все «три источника и три составные части марксизма» исходили из абстрактного понимания человека. Немецкая классическая философия – это порождение немецкого духа и протестантизма, и распространять ее на все человечество некорректно. Нельзя руководствоваться атеизмом, потому что он – лишь отрицание. Марксизм отбросил религиозные заповеди нравственности, а полноценной замены им не дал, люди же не могут жить в этической пустоте (то есть, могут, но тогда есть риск, что они превратятся в нелюдей). Учение исторического материализма, понимающее историю как последовательную смену пяти общественно-исторических формаций (а они в полном объеме нигде не существовали) не охватывает реального многообразия общественных укладов. Английская политическая экономия рассматривала рабочего лишь как рабочую лошадь, из которой надо выжать все возможное, а затем отправить ее на живодерню. А политическая экономия социализма, на которой паразитирует тьма ученых, – это вообще их выдумка, ее нет и в принципе быть не может. Ну, а французский утопический социализм разобрал еще Достоевский, и вывод его прост: «Если социализм и возможен где-либо, то только не во Франции». Французский пролетарий – это тот же буржуа, которому при дележе общественного пирога достались крохи, и он претендует на больший кусок. Сегодня нужна универсальная теория спасения человечества, а не догматический марксизм. И при ее создании надо опираться на достижения русской культуры. В общем, время созидателей-разрушителей кончилось, настал час домо– и жизнеустроителей.

Некоторые из этих идей были дополнительно развиты мной в статьях, напечатанных в те же годы в журнале «Молодая гвардия»: «Идти своим путем», «Настало время подвига» и др., а также в ряде газет («Советская Россия», «Социалистическая индустрия» и пр.).

Довелось мне участвовать и в проводившейся Ленинградским университетом научной конференции по Сибири. Ревнителей советской политкорректности покоробило мое выступление, в котором была и такая фраза: «Не было и нет на Земле народа более талантливого, чем наш русский народ». Эта фраза подверглась критике с разных сторон, но в этом отчасти был виноват я сам. Тогда я еще не владел цивилизационным подходом, и потому мое заявление основывалось на интуиции и эмпирике, а не на данных науки.

В 1988 году меня попросил приехать в Ленинград замечательный кинорежиссер-документалист Александр Сидельников. Он задумал снять фильм, и обратился ко мне с просьбой быть консультантом. В фильме были два сюжета:

трагедия «неперспективных» вологодских деревень и экологическая катастрофа в зоне Аральского моря. Мы несколько дней вели неторопливые беседы, а меня снимали и речь записывали. Я был поражен мастерством, с которым Саша смонтировал потом эти кадры вместе с материалами натурных съемок. Фильм получил потом ряд призов, в том числе первую премию на международном фестивале кинодокументалистов в Германии.