Валентин Асмус - Учение логики о доказательстве и опровержении

Соображение это также не выдерживает критики. Оно неверно как по отношению к умозаключению, так и по отношению к доказательству. По отношению к умозаключению оно неверно, так как во множестве случаев, можно сказать даже в подавляющем большинстве случаев, ход мысли в умозаключении, так же как и в доказательстве, состоит вовсе не в том, что соединяют неизвестно почему и для чего посылки, а затем смотрят, какой неизвестный ещё новый результат получится по законам логики из их случайного соединения. Обычно ход мысли в умозаключении, как и в доказательстве, состоит в том, что, имея основание считать известное положение истинным, задаются вопросом, какие известные уже истины могли бы логически обосновать это положение и превратить его, таким образом, из предположения или догадки в доказанную истину. Новизна мысли, получающейся в заключении вывода, есть новизна не в том — психологическом — смысле, что заключение представляет «неожиданный» результат из «случайно» скомбинированных посылок. Новизна заключения есть новизна логическая и состоит только в том, что заключение не содержится ни в одной из посылок, взятой отдельно, вне того их соединения, которое с логической необходимостью обусловливает заключение. Этой — логической — новизне заключения нисколько не противоречит тот факт, что психологически заключение часто предшествует посылкам, из которых оно выводится. Заключение обычно сначала приходит как догадка, посылки же подбираются как истины, логически обосновывающие эту догадку, превращающие её из догадки в доказанное знание.

С другой стороны, в умозаключении, так же как и в доказательстве, мысль может в известных, сравнительно более редких случаях идти от посылок к обосновываемому ими результату. Существуют случаи, когда задача мысли состоит как раз в том, чтобы, исходя из данных суждений как посылок, выяснить, к какому другому суждению необходимо приведёт согласие с данными суждениями.

И в том и в другом случае — идёт ли мысль от результата к посылкам, логически обосновывающим результат, или, наоборот, от посылок к логически обусловленному ими результату — оба эти хода мысли могут встретиться как в умозаключении, так и в доказательстве.

В качестве третьего основания для отличения умозаключения от доказательства выдвигают сложность доказательства сравнительно с умозаключением. Согласно этому взгляду обоснование истины, состоящее из одного единственного вывода, есть умозаключение, обоснование же истины, состоящее из цепи умозаключений, есть доказательство. Различение это может быть принято, но оно, разумеется, не означает принципиального различия между умозаключением и доказательством как логическими формами мышления. В отношении логической формы умозаключение не отличается от доказательства, а доказательство — от умозаключения. И в умозаключении и в доказательстве имеется логическая связь суждений, в силу которой истинностью данных суждений с логической необходимостью обусловливается истинный и притом новый результат. И умозаключение и доказательство — форма связи суждений, в которой отражаются связи самой действительности.

Есть, однако, важные (но не принципиальные) основания для раздельного рассмотрения этих двух, всё же различных, видов обоснования. Дело в том, что в науках обоснования истины обычно выступают не в простой форме отдельных умозаключений, а в сложной форме более или менее длинной цепи умозаключений. При этом длинные цепи умозаключений, многократно применяемые каждой отдельной наукой и различными науками для обоснования научных истин, в ряде случаев имеют особое построение и повторяются в ряде наук или даже во всех науках независимо от конкретности их содержания. Эти ряды умозаключений, имеющие одинаковое логическое построение и не зависящие от конкретных особенностей рассматриваемых в них предметов, мы и будем называть доказательствами.

Чрезвычайно важное значение доказательства для всякого мышления и в особенности для мышления научного делает эту логическую форму важным предметом изучения логики.

Логика изучает строение доказательства, его составные части, виды доказательства, условия его логической безупречности, условия его логической ошибочности, зависимость доказательства от обосновывающих его законов мышления.

При изучении доказательства, так же как и при изучении других логических форм мысли, логика отвлекается от конкретных особенностей содержания отдельных наук. В различных формах доказательства логика изучает то, что является для них общим, несмотря на те или иные конкретные особенности их частного содержания. Если бы логическая форма доказательства всецело зависела от особенностей предмета каждой отдельной науки, то не могло бы существовать общих для всех наук форм доказательства: система видов доказательства, применяемая одной наукой, была бы совершенно неприменима в другой, и таких систем было бы столько, сколько существует отдельных наук.

В логической литературе были попытки представить дело таким образом. Однако попытки эти были продиктованы логикам их философскими и общественно-политическими взглядами, не имеющими отношения к самой логике. Так, Джон Стюарт Милль утверждал, будто индуктивные методы доказательства, с успехом применяемые в науках о явлениях природы, не могут быть применяемы в науках о явлениях общества. При этом Милль исходил из предвзятой и по существу неверной мысли, будто эксперимент, составляющий одно из важнейших звеньев индуктивного доказательства, неосуществим при исследовании общественных отношений и причинных зависимостей общественной жизни.

Другую попытку противопоставить друг другу доказательства естественных и исторических наук представляет логика неокантианцев (Виндельбанд, Риккерт, Гессен, Ласк и др.). Эти логики исходили из противопоставления обобщающих понятий естественных наук понятиям об индивидуальном, будто бы характеризующим исторические науки. Противопоставление это вело не столько к противопоставлению двух систем доказательства, сколько к отрицанию возможности доказательства законов исторического развития общества.

В обоих указанных случаях — в логике Милля и в логике неокантианцев — теория доказательства извращалась под прямым давлением реакционного классового интереса. И отрицание возможности применения индуктивных доказательств в общественных науках (Милль), и характеристика исторических наук, исключающая возможность применения доказательств (Риккерт), имели действительной основой не столько стремление выяснить логическое своеобразие двух типов наук (на что особенно упирали авторы обеих теорий), сколько стремление доказать, будто в области истории не может осуществиться никакое предвидение, основывающееся на познании законов исторического развития.