Генрих Грузман - Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Основной вопрос при этом полагается в смысловой существенности термина «еврейское сознание»: является ли данное словосочетание выражением некоего специфического духовного образования либо этимологическим изображением рядовой разновидности человеческого сознания? В подобном контексте этот вопрос, по сути дела, даже не ставился, – издавна бытовали две несоприкасаемые точки зрения: первая, априорно возводящая еврейское сознание в нечто высшее и догматическое, данное богоизбранному народу, и вторая, также априорно выводящая родовое человеческое (еврейское) сознание в качестве последовательного развития человеческого духа. Суть подобного разделения в огрубленном виде можно понять на примере соотношения древнегреческой и древнееврейской культур. Хотя между ними устанавливается немалое количество компромиссов, эклектических сочетаний и точек соприкосновения, на глубинном основании прочно укоренена идея о их несовместимости; не поколебали эту идею даже такие выдающиеся явления иудео-эллинского синтеза, как Филон с еврейской стороны и Платон с греческой. Аналитическая ситуация тут расширенно обрисована И. Дворкиным: «Если древнееврейская и древнегреческая цивилизации, отстаивая свою независимость, так и остаются двумя отдельными мирами, то развивавшиеся на основе Библии и эллинизма мировые религии, христианство и ислам, просто не могли не опираться на эти разные и часто противоположные культурные реальности. Тем самым в самих основаниях этих религий заложен фундаментальный внутренний конфликт, который создает почву для возможных дискуссий в течение целых тысячелетий. В тех случаях, когда при постановке совместных проблем библейская и философская мысль сталкиваются между собой, это может быть продуктивно для той и для другой. Однако, как правило, реальной встречи не происходило. Философия захватила себе сферу науки и рационального мышления, а религия сохранила область культа, идеологии, нравственности, историософии. Произошел раздел территорий, и от эпохи зависело только, где именно пролегала граница» (1999, с. 16). Заключительный пассаж этой сентенции таков: «Однако главное отличие не в концепциях и доктринах, а в самой системе мышления», предусматривая, что философия обладает одной системой мышления, а религия несет в себе совсем другую систему мышления. Хотя не может подлежать сомнению, что любая система мышления всегда суть философия, ибо она система. Действительное различие способов мышления, какое должно иметься в виду, находит отражение не в методологическом плане, а гораздо глубже, в диагностических признаках рациональной философии и вдохновенной (пророческой) философии, но никак не в виде противостояния философии и религии. Великий творец философии как человеческой мудрости – Г. Гегель упирал на «… то, что религия, правда, может существовать без философии, но философия не может существовать без религии, а содержит ее внутри себя» (1975, с. 66).

Итак, противостояние философии и религии в научной иудаике заявляет о себе первым принципиальным заблуждением, в силу которого еврейская духовность всецело относится к ведомству религии и даже обуславливается религиозным фактором, что, как будет ясно из последующего, чревато полной стерилизацией радикальных тенденций еврейской духовности. При этом погашается главное предназначение духовности – быть магнитом для стягивания и быть коллективным средством для скрепления духов во всеединстве, – ибо разделение философии и религии зиждется на несовместимости еврейского и внееврейского духовных комплексов, как об этом толкуется на примере взаимоотношения еврейского и греческого континиумов. Процитированный И. Дворкин высказал общегносеологическое состояние данной позиции, а доказательную функцию взял на себя Ш. Мопсик, который, говоря о Мидраше – «классической раввинистической экзегезе», насыщенной греческой терминологией, утверждал: «И, тем не менее, в этой литературе не заметно ни малейших следов влияния греческой философии. Отсутствие связи с мыслью великих греческих философов всегда вызывало удивление: неужели раввины первых веков не знали о существовании философских школ Платона и Аристотеля? Даже в тех случаях, когда прямо упоминаются философы и речь заходит о каких-нибудь спорах между ними и раввинами, сама философская мысль, как кажется, совершенно не интересует учителей раввинистического иудаизма того времени. Нужно, впрочем, учитывать, что по дошедшим до нас документам невозможно с уверенностью судить ни о позиции этих раввинов, ни о степени их знакомства с философией. В отличие от христианских отцов церкви, они не оставили авторских произведений, их мысль можно проследить лишь по разрозненным кратким толкованиям и лаконичным высказываниям, то тут, то там возникающим в большом корпусе разнообразных текстов» (I999, c. 41).

Данное свидетельство недостоверно прежде всего с фактической стороны и еврейское наследие хранит прелестную философскую миниатюру Иегуда Галеви «Кузари», датированной XII веком н. э. , где совершенно открыто и непосредственно показано, что раввины того времени не только великолепно знали греческую философию, но и глубоко в ней разбирались, умея блестяще отстаивать свои позиции и оспаривая мнения греческих мудрецов; Филон Александрийский, таким образом, был не исключением или особенностью еврейского духостояния, а главой школы, культивирующей синтетическое направление греко-еврейской сублимации. И тем не менее загадка остается и в дальнейшем изложении будет указано, что до завоевания Александра Македонского еврейское и греческие письмена были «немы» в отношении друг друга, и также будет проиллюстрирован способ, которым идея духовности решает эту «странность» греко-еврейского духовного со-общения.

Следующим принципиальным заблуждением в познании еврейской духовности служит следствие из первого предрассудка, которое, ограничивая диапазон действия духовности границами еврейского мира, всецело погружает еврейскую духовность в саму себя и фактически отождествляется с еврейским сознанием до того, что отпадает когнитивная надобность в духовности как специальном назначении еврейского духа. Поэтому в традиционном еврейском учении отсутствует термин «духовность» какого-то особого значения. Если в классическом познании концепт «сознание», начиная с зачаточных эллинских форм, всегда являлся предметом философии, то в традиционной иудаистской логии «еврейское сознание» относится к противостоящей парафии – религии. А это означает, что еврейская религия, включая в себя неотсортированные сознание и духовность, делается всеобъемлющим фактором и единственной нравственной генерацией, а это, в свою очередь, непосредственно исходит из априорного и непререкаемого догмата о Божественном даровании высшей религии избранному народу. Следовательно, духовность в еврейском сознании официально может представлять собой только производное последствие еврейской религии. В совокупном виде это умозрение приводит к широко распространенной доктрине о том, что вся еврейская, – реальная и идеальная, – стать при своем параметрическом облике обусловлена характером еврейской религии, что вся еврейская специфика в своих изначальных основах происходит от самобытного религиозного идеала, и что, наконец, еврейская духовность, уравненная с еврейской сознательной субстанцией, выступает функцией при аргументе еврейской религии. Подобная содержательность еврейской духовной доктрины органически не приемлет представлений о подсознательном состоянии духа и архетипических константах, а потому в познавательном арсенале нет места для таких чисто еврейских величин, как слезы, смех и кровь.