Сэм Грин - Кто здесь власть? Граждане, государство и борьба за Россию

Казалось, Кремль опять решил, что открытость “Дождя” – вне зависимости от его сбалансированности и объективности – была достаточно оппозиционной. Вытеснив канал из цифрового пакета, правительство приняло закон, ограничивающий продажи рекламы для кабельных каналов. А затем, в январе 2014 года, за месяц до Олимпиады в Сочи и за два месяца до присоединения Крыма, Кремлю представилась прекрасная возможность. В историческом ток-шоу, создаваемом совместно с ежемесячным журналом “Дилетант”, зрителей “Дождя” спросили: мог ли СССР сдать немцам Ленинград, чтобы сберечь жизни? Вопрос был излишне провокационным и поляризующим, а потому ответная реакция была неизбежной, но прокремлевская пресса и спикеры подлили масла в огонь. За неделю “Дождь” исключили почти из всех пакетов кабельного телевидения, после чего канал стал доступен только в интернете.

Таким образом, заручившись поддержкой новых союзников и избавившись от оппозиции, Кремль приготовился оседлать самую большую политическую волну в истории. Ни Потупчик, ни даже Путин, однако, не могли предположить, какой огромной эта волна станет.

Чтобы понять реакцию России на события в Крыму, нужно разобраться в политическом разуме россиян. Нам необходимо проанализировать психологию опыта и рассмотреть интерактивную, социальную, ситуативную природу происходившего в российской политике весной и летом 2014 года. Иными словами, чтобы понять, что происходило в тот период, нам нужно понять политику эмоций.

Любому, кто держал в руках недавние выпуски ведущих научных журналов о политике, простительно полагать, что сегодня политология превратилась в ответвление прикладной математики. Их страницы пестрят непостижимыми графиками, леммами и расчетами паритетов на основе математических моделей. Для большинства неспециалистов это становится сюрпризом. Какое отношение математика имеет к политике?

Дело в ее рациональности. Политология, как и экономика, изучает, чем руководствуются люди, выбирая стратегии своего поведения. Это сложный вопрос, но экономисты полагают, что давно нашли на него ответ. Предполагается, что люди по природе своей рациональны – они предпочитают получать как можно больше денег, работая при этом как можно меньше. Отталкиваясь от этой предпосылки – и используя прекрасную смекалку, – экономисты сумели сконструировать изящные модели человеческого взаимодействия, от “животных инстинктов” финансовых рынков до грамотных расчетов при вступлении в брак.

Политологи, которые воспитывались на комбинации юриспруденции и философии морали, начали страдать от зависти. Хотя мало кто готов был отрицать, что политическое поведение часто нерационально, возможно, стоило последовать примеру экономистов и предположить, что люди в политике рациональны, а любые отклонения от рациональности со временем сглаживаются.

Предположение о рациональности политики оказалось довольно полезным и помогло добиться значительного прогресса в понимании целого ряда вопросов, объяснив, как политические партии позиционируют себя относительно друг друга, при каких обстоятельствах происходит демократизация стран, когда повышается вероятность участия людей в политических протестах и что с большой вероятностью разжигает этнический конфликт. Мы также многое узнали о конкретных исторических событиях. Распад СССР – событие, которое почти всех застало врасплох, – был прекрасно проанализирован с помощью модели, показавшей, как рациональные люди, работающие в бюрократической структуре, поведут себя, если их начальники вдруг перестанут следить за ними 9 .

Однако если утверждение о рациональности как основе человеческого поведения кажется вам опрометчивым или приводящим к необоснованным упрощениям, вы правы.

Экономисты не столько решили проблему понимания человеческого поведения, сколько объяснили все на основании серьезных допущений. Как отмечают критики, предположение о рациональности в одних обстоятельствах оказывается более полезным, чем в других. Кроме того, в последние десять лет социальные науки все чаще предпочитают теории рационального выбора более сложный подход к человеческой психологии. Так, экономисты принялись изучать, как люди на самом деле принимают экономические решения, что привело к подъему поведенческой экономики. Политологи, в свою очередь, обратились к тому, какое влияние “аффект” – то есть наше чувственное состояние – оказывает на все, от политических воззрений и поведения на выборах до терроризма и международных отношений. Серьезные исследования таких вещей, как насилие, этнические конфликты и политические протесты, также демонстрируют важность понимания эмоций 10 .

Эмоциональный поворот в политологии не должен удивлять никого, кто в последние годы следил за происходящим в мире. Если мирового финансового кризиса оказалось недостаточно, чтобы люди переосмыслили свои представления о рациональности, политические последствия этого кризиса, в частности, возвращение крайне правых политических партий в Европе, избрание Дональда Трампа в США и начало брексита в Великобритании, должны были сыграть свою роль. Хотя исследовательские программы, направленные на изучение психологических и эмоциональных элементов политики, разрабатывались и раньше, теперь они неожиданно вышли на первый план.

Конечно, включая в наш анализ эмоции, мы не отказываемся от рациональности полностью. Специалисты по социальным наукам подчеркивают, что эмоции и рациональность не тождественны друг другу, но явным образом связаны. Что по-настоящему важно понять, так это то, как они сочетаются и взаимодействуют, определяя наше поведение 11 .

Изначально ученые в большинстве своем полагали, что люди сначала выносят рациональное суждение о человеке или ситуации, а затем устанавливают эмоциональную связь – позитивную или негативную – с этим суждением. Сегодня есть свидетельства, что на самом деле политический разум функционирует иначе 12 . Эмоции часто вступают в игру еще до того, как человек успел осмыслить вопрос. Экспериментальные исследования показывают, что некоторую информацию о политике человек получает сквозь призму эмоций, а не рациональности 13 . Люди часто способны выразить свое мнение по конкретному вопросу, даже если не могут вспомнить никакой информации о нем 14 . Само собой, это не значит, что они ведут себя нерационально. Дело в том, что люди могут подменять информацию эмоциями: они узнают о проблеме, эмоционально реагируют на нее и даже позволяют своим эмоциям меняться при поступлении новой информации, но порой в итоге запоминают не информацию, а связанные с ней эмоции 15 . В связи с этим, хотя люди часто сомневаются в надежности своей памяти, они редко испытывают неуверенность по поводу своих чувств 16 .