Сэм Грин - Кто здесь власть? Граждане, государство и борьба за Россию

Дюркгейм родился в 1858 году в городе Эпиналь на востоке Франции в семье потомственного раввина и швеи. Он начал образование в раввинской школе, но склад его ума оказался совершенно светским. Молодой Дюркгейм считал, что главная интеллектуальная задача эпохи состоит в том, чтобы понять людей и изучить, как они взаимодействуют друг с другом, опираясь при этом не на религиозные категории, тысячелетиями господствовавшие в рассуждениях об устройстве общества, а на эмпирический подход, который сегодня можно назвать подходом на основе данных.

Хотя Дюркгейм позволил нам значительно расширить свои представления о социальном (и антисоциальном) поведении, для анализа российского опыта 2014 года особенно важна книга, которую он опубликовал в 1912 году, всего за пять лет до смерти, – “Элементарные формы религиозной жизни” 28 . В ней делается попытка понять происхождение религии преимущественно на основе изучения религиозных ритуалов, которые Дюркгейм считал моментами, когда люди выходят за границы обычной, повседневной жизни и вместе принимаются за необычный, или священный, обряд.

Несмотря на то что его работа о “коллективном возбуждении” в основном описывала австралийские религиозные ритуалы с малым количеством участников, он явно подразумевал более широкий контекст. Говоря о Крестовых походах XII и XIII веков, о Французской революции и других подобных событиях, Дюркгейм отмечал, что “в истории [бывают] периоды, когда под влиянием серьезного коллективного потрясения значительно возрастает частота и активность социальных взаимодействий. Мужчины больше, чем когда-либо, ориентируются друг на друга и собираются вместе. Наблюдаемое в итоге общее возбуждение характерно для революционных и созидательных эпох” 29 . Весной 2014 года телевизионные новости и разговоры с друзьями и близкими создали такой момент для миллионов россиян.

На заре ХХ века Дюркгейм подчеркивал важность присутствия на месте событий и непосредственного переживания момента. Более новые исследования, однако, показывают, что в современном мире телевидения и социальных сетей люди часто чувствуют себя участниками событий, даже если их “участие” ограничивается просмотром телевизора или обсуждением в интернете 30 . Недавнее исследование протестов, которые разразились в Фергюсоне, штат Миссури, в 2014 году, после того как полиция застрелила чернокожего подростка Майкла Брауна, показало, что пользователи Twitter , использовавшие хештег #Ferguson, чувствовали себя участниками событий даже на расстоянии. В некотором роде они были правы: твиты, ретвиты, просмотры прямых трансляций применения слезоточивого газа к протестующим и арестов позволяли этим медиаучастникам событий почувствовать коллективную вовлеченность, испытать единение, или “коллективное возбуждение” Дюркгейма 31 . В XXI веке для того, чтобы участвовать в событиях, не нужно находиться в эпицентре происходящего.

Наши данные наглядно демонстрируют, как медиаучастие воздействует на формирование эмоциональных связей. Россияне, которые чаще смотрели государственное телевидение, чаще сообщали о том, что начали испытывать больше гордости за политическое руководство, прониклись большим доверием к нему или решили связать с ним свои надежды на будущее, чем россияне, смотревшие телевидение реже. Более того, россияне, которые стали чаще смотреть новости по телевидению – вне зависимости от того, как часто они смотрели их раньше, – еще чаще испытывали больше гордости за руководство, проникались к нему большим доверием и возлагали на него надежды. Такая же ситуация наблюдалась среди российских граждан, которые часто говорили о политике с друзьями, родственниками, соседями и коллегами или которые начали говорить о ней чаще. Наконец, еще одним признаком повышения эмоциональной вовлеченности был интерес к политике: люди, которые проявляли больший интерес к политике или начали проявлять больший интерес к политике в этот период, чаще начинали гордиться своим руководством, испытывать к нему большее доверие и связывать с ним бо́льшие надежды.

И эта эмоциональная вовлеченность играла чрезвычайно важную роль. Еще внимательнее присмотревшись к данным, мы обнаружили закономерности, которые позволяют предположить, что усиление эмоциональной привязанности к режиму в значительной степени влияет на то, как люди оценивают свой политический мир, будущее этого мира и, что особенно интересно, свои представления о прошлом.

Когда мы спросили участников опроса, поддерживают ли они Путина и собираются ли голосовать за него в будущем, выяснилось, что респонденты, которые были активнее вовлечены в политику, смотрели больше политических новостей по телевидению и чаще обсуждали их с друзьями, были не только сильнее эмоционально привязаны к режиму, но и выказывали большую поддержку Путину и с большей вероятностью собирались за него голосовать. Впрочем, этот эффект наблюдался и среди людей, которые не укрепили свою эмоциональную привязанность к режиму, но стали активнее участвовать в происходящем.

Однако затем мы задали более общие вопросы о том, как граждане представляют мир, в котором живут. Здесь изменения наблюдались лишь среди тех, чья эмоциональная привязанность к режиму возросла. И эта эмоциональная привязанность оказывала значительное влияние. Респонденты, ощущавшие более сильную эмоциональную связь с режимом, также отмечали, что коррупция на высшем уровне уже не кажется им столь серьезной проблемой, как в октябре. Учитывая, что наши респонденты вряд ли сами сталкивались с коррупцией на высшем уровне, а аннексия Крыма существенно расширила возможности для нее, это весьма неожиданно.

Когда мы копнули немного глубже, сила эмоциональной связи стала еще очевиднее. Люди, ощущавшие более сильную эмоциональную связь с режимом, также полагали, что проблема коррупции на низовом уровне – мелкая коррупция, с которой прямо и косвенно сталкиваются многие граждане России, – также стала менее серьезной. При этом нет никаких объективных данных, показывающих снижение уровня коррупции в России в период с октября 2013-го по июнь 2014 года.

Более высокая степень эмоциональной вовлеченности также помогла людям позитивнее воспринимать будущее и, что особенно удивительно, прошлое. Респонденты, сообщившие об укреплении эмоциональной связи с режимом, стали оптимистичнее оценивать перспективы российской экономики, несмотря на то, что эксперты, включая тех, что выступали на российском государственном телевидении, полагали, что аннексия Крыма и конфликт на Украине, не говоря уже об иностранных санкциях, скорее всего, значительно омрачат экономическое будущее России. Наконец, респонденты, сообщившие об укреплении эмоциональной связи с режимом, начали позитивнее отзываться о том, как сказались на их семьях экономические кризисы 1990-х годов: они реже сообщали, что их семьям пришлось тяжело, и чаще сообщали, что их семьям перемены пошли на пользу. Сфабрикованная история о Крыме и Украине, которую потребляли россияне, делала лучше и настоящее, и будущее, и даже прошлое.