Сэм Грин - Кто здесь власть? Граждане, государство и борьба за Россию

В связи с этим базовая структура российского общества и экономики не делает демократию ни невозможной, ни чрезвычайно вероятной. Россия может пойти любым путем – как путем демократизации, так и путем сохранения автократии. В среднесрочной перспективе – в следующие лет десять – глубинные социальные, экономические и исторические факторы не приведут Россию в демократический лагерь, но и не поставят крест на развитии демократии. Результат определит политика.

Мы также не говорим, что россияне каким-либо образом – культурно, психологически, генетически или еще как-либо – предрасположены к жизни при сильной власти. Как мы отметили в пятой главе, в прошлом некоторые исследователи утверждали, что россияне (или советские люди) имеют коллективную и личную антидемократическую ориентацию, которая для них непреложна и фундаментальна. Стоит подчеркнуть, что это не более чем миф – и свидетельства, приведенные на страницах этой книги, говорят не в его пользу. Мы не хотим сказать, что все россияне в душе демократы. Как и большинство народов, россияне относятся к демократии по-разному, а их взгляды меняются под влиянием момента и обстоятельств. Однако нет оснований полагать, что россияне в этом смысле в корне отличаются от американцев, западноевропейцев или кого угодно еще.

Десятки лет российские и зарубежные ученые изучали отношение россиян к демократии, и, как это часто случается в академической сфере, мнений на этот счет почти столько же, сколько исследований. В целом вырисовывается сложная картина, где одни аспекты демократии поддерживаются сильнее других, а между отдельными гражданами наблюдаются значительные расхождения. Иными словами, степень поддержки различных элементов демократии в России – как и почти везде – определяется политикой.

Это иллюстрирует одно из самых интересных исследований отношения к демократии в России. В 1990 году два советских (тогда еще) ученых, Максим Бойко и Владимир Коробов, объединились с американским экономистом Робертом Шиллером (тем самым, что написал об “иррациональном оптимизме”, предложил индекс цен на жилье Кейса – Шиллера и стал лауреатом Нобелевской премии), чтобы проследить эволюцию взглядов москвичей и ньюйоркцев за четверть века. Предполагалось изучить отношение людей к демократии, в которой они живут. Для этого вместо абстрактных вопросов – “вы поддерживаете демократию?” – планировалось сосредоточиться на конкретных вопросах о таких вещах, как свобода прессы, толерантность населения к политическим взглядам меньшинств и политическим протестам, а также отношение к компромиссам между порядком и свободой.

Бойко, Коробов и Шиллер получили поразительные результаты. Несмотря на все потрясения и перемены, произошедшие в России за последние двадцать пять лет, воззрения россиян изменились довольно незначительно: многие москвичи поддерживали свободу слова, справедливый суд и свободу прессы в 1990 году, и многие москвичи поддерживают все это сейчас. Всего 6 % москвичей не согласились с утверждением, что “человек, придерживающийся любых взглядов, должен иметь возможность свободно выражать свои мысли”. В 2016 году эта цифра почти не изменилась (8 %) и осталась сопоставимой с долей нью-йоркцев, которые не согласились с этим утверждением в тот же год (4 %). В 1990 году 18 % москвичей полагали, что за серьезное преступление можно посадить человека в тюрьму без суда. К 2016 году их доля немного снизилась – до 15 % – и осталась сопоставимой с долей разделяющих их мнение ньюйоркцев – 19 %. При этом значительно изменилось отношение москвичей к свободе прессы. В 1990 году всего 2 % москвичей считали, что закон не должен защищать прессу от преследований со стороны государства. В 2016 году их доля увеличилась до 20 %. И все же она осталась значительно ниже доли нью-йоркцев, возражающих против правовой защиты прессы, которых набралось целых 27 %.

Но нельзя сказать, что москвичи и нью-йоркцы сходятся во мнениях во всем. Значительные различия между ними возникают по вопросам о достижении компромисса между порядком и свободой. В 2016 году целых три четверти москвичей полагали, что “лучше жить в обществе со строгими порядками, чем давать людям столько свободы, что у них появится возможность разрушить общество”. Среди ньюйоркцев с этим утверждением согласилось более чем вдвое меньше людей. В 1990 году москвичи воспринимали компромиссы гораздо менее негативно. В 2016 году почти 60 % москвичей считали, что радикальным группам не следует позволять митинговать, потому что митинги ведут к волнениям и беспорядкам, в то время как в 1990 году с этим утверждением соглашались всего 37 % москвичей. Доля согласных с этим утверждением нью-йоркцев была вдвое меньше. Очевидно, что поддержка основных институтов демократии в России остается на высоком уровне, но страх волнений по сравнению с 1990 годом значительно возрос, что объясняется не неотъемлемой характеристикой российской культуры, а политикой последних тридцати лет.

Подобные выводы делаются и в других исследованиях. Ведущий западный специалист по российской политике Генри Хейл из Университета Джорджа Вашингтона в своем знаковом эссе подчеркнул, что россияне не сходятся во мнениях насчет демократии, но при этом поддерживают выборы и политическую конкуренцию. Тем не менее уровень поддержки “либеральных” элементов демократии значительно более низок. Хейл полагает, что большинству россиян важно иметь возможность выбирать руководителей. Как эти руководители затем распоряжаются своей властью – вопрос не столь важный. Эта базовая структура поддержки так называемой делегативной демократии отличается от демократических идеалов большинства западных ученых, однако такая комбинация воззрений довольно широко распространена в мире.

Тридцать лет политологических и социологических исследований не дают нам оснований полагать, что россияне по природе своей настроены антидемократически. Более того, ученые давно выяснили, что люди обычно оценивают важность демократии на основе собственного опыта, определяя, насколько хорошо демократия справляется с обеспечением экономических возможностей и безопасности. В этом отношении 1990-е годы, когда россияне жили в условиях демократии, но страдали от экономических невзгод и значительного упадка общества, охладили пыл демократов внутри страны. Тем не менее, как показывают наши опросы и интервью, большинство россиян по-прежнему ценит свободы и права, отождествляемые с демократией.

И все же лучше избегать таких фраз, как “россияне думают так-то”. Данные опроса однозначно свидетельствуют, что не все россияне единодушны во взглядах. По ключевым вопросам они раскалываются на лагеря, и в разных главах этой книги мы привели свидетельства существования в России политической конкуренции и поляризации мнений. В связи с этим нет смысла искать характерный “российский” стиль политики. Разные россияне имеют разные воззрения, поэтому, чтобы понять российскую политику, не стоит пытаться постичь загадочную “русскую душу”, а лучше следовать нашему примеру, применяя концепции и инструменты социологии, которые успешно используются по всему миру.