Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Вообще я, честно говоря, никогда не понимал смысла межведомственного соперничества и ревности, хотя и сознавал, что они существуют. На мой взгляд, с теми же дипломатами мы, журналисты, не конкуренты, а естественные союзники. И если сегодня я делюсь с сотрудниками посольства добытой информацией (оговорив, конечно, что от них она не должна «утечь» в другие СМИ), то завтра они мне расскажут о своих планах или подскажут какой-нибудь осмысленный вопрос ньюсмейкеру.

И даже когда я в силу профессиональных ограничений не все могу сказать коллегам (а такие случаи тоже бывали, поскольку нормальный журналист никому не раскрывает конфиденциальных источников), они отнесутся к этому с пониманием, поскольку и сами неукоснительно соблюдают служебные правила. Вообще главное — знать и понимать эти самые правила, не подводить друг друга и стремиться к обоюдной выгоде: win-win, как говорят американцы. Я всю жизнь из этого исходил и пока еще ни разу не пожалел.

Помимо российских мы, естественно, всегда выделяли в общем ряду представительства постсоветских государств. В те годы их дипломаты только начинали обживаться в американской столице, и я всем им искренне предлагал нашу помощь. И далеко не сразу осознал, что даже искренний благожелательный интерес с нашей стороны отнюдь не всех радует. Некоторые наши бывшие соотечественники — и не только прибалты — подчеркнуто старались держаться от нас подальше.

Хотя случались и исключения. Так, некий новоиспеченный посол, пришедший в дипломатию со стороны, однажды попросил меня… написать за него годовой отчет. Я, естественно, поблагодарил за доверие, но вежливо отказался, ссылаясь на занятость.

В целом у нас выработался подход, при котором мы никому не навязывались, но дружили с теми, кто был к этому готов. Например, несколько лет готовили видеоматериалы из Вашингтона по запросам казахстанских СМИ (это был спецпроект, согласованный руководством национальных информагентств двух стран).

Тесно общались мы поначалу и с украинцами, которых я считал и считаю братским народом. Один из глав МИД Украины вместе со свитой даже однажды заглянул к нам в отделение ТАСС, и мы беседовали там «в тесноте, да не в обиде». В другом случае киевский МИД распространил как свой документ написанный мной текст о визите в США еще одного их министра. Посольство попросило для этого мою заметку, а я, разумеется, был этим только польщен.

Правда, позже произошла и загадочная история с украинскими санкциями. В 2015 году меня по причинам, которые мне и до сих пор доподлинно не известны, внесли в Киеве в некий черный список вместе с несколькими другими российскими журналистами. На следующий год так же внезапно и необъяснимо из него исключили («искупил, значит», пошутил по этому поводу один мой приятель).

Но и то и другое мне всегда казалось лишь примером бюрократического головотяпства. Велели украинским дипломатам по всему миру «представить рекомендации» на заданную тему, они и назвали мало-мальски подходящие кандидатуры. Я же, например, действительно задавал неудобные вопросы украинским политикам в Вашингтоне, а пару раз и опережал их с новостями о том, даст или не даст МВФ кредиты Киеву.

В общем, все как обычно: дружба дружбой, а служба службой. Но, между прочим, даже после начала вооруженных конфликтов в Грузии и Украине не все личные контакты с их дипломатами и журналистами в Вашингтоне у нас были прерваны.

Заодно скажу, что среди ярких впечатлений вашингтонских лет память хранит поход в 2010 году на концерт «Океана Эльзы» в одном из столичных американских клубов, разговор с лидером группы Станиславом Вакарчуком. Он тогда с улыбкой вспоминал, как один из фанатов спрашивал его, кому пришла в голову «фишка» петь по-украински, и уверял, что у русского языка в Украине проблем никогда не будет.

Грех жаловаться, но подобные мероприятия были для нас и дополнительной нагрузкой. Ведь нормальные зрители после «встречи с прекрасным» едут отдыхать, а журналисты — отписываться, работать. Но, конечно, это нисколько не умаляло удовольствия от общения с любимыми артистами — от маэстро Валерия Гергиева и Пласидо Доминго до Бориса Гребенщикова с «Аквариумом» или хора Сретенского монастыря.

Хор, кстати, пел и на службах в вашингтонских храмах. А о православных церквах — и американской, в которой на моих глазах сменились несколько предстоятелей, и русской зарубежной, базировавшейся в Джорданвилле (владыка Лавр, Царствие ему Небесное, был истинный монах), нужно бы писать отдельные книги. Хотя есть кому и без меня: представлял же своих «Несвятых святых» в Вашингтоне отец Тихон Шевкунов, который тогда еще не был митрополитом.

Чтобы везде бывать, нужны пропуска. Минимальным стандартом у нас считались аккредитации FPC и пресс-галереи Конгресса США. Но по ним далеко не везде пускали, особенно после ужесточения режима безопасности после терактов 11 сентября.

Соответственно, приходилось обзаводиться дополнительными. Мой личный «букет» пластиковых жетонов был самым пышным в тот период, когда в него входили помимо двух названных карточек пропуска в Белый дом, Минфин и МВФ. Наиболее ценным был, конечно, первый, обновлявшийся каждый год и менявший при этом цвет.

Носилась вся эта коллекция на тонкой металлической цепочке на шее. Наподобие какой-нибудь гирлянды цветастых амулетов, украшающей дикаря.

К тому же, как и положено в племенной культуре, пропусками принято было гордиться, как свидетельством принадлежности к касте избранных. Многие клерки в Вашингтоне как бы ненароком выставляли их напоказ. В местной прессе это даже описывалось, как некий курьезный культурный феномен.

Суть нашей работы заключалась в том, чтобы добыть или отфильтровать из местных информационных потоков все наиболее важное и интересное для России. Думаю, из уже сказанного понятно, что главная проблема при этом заключалась не в нехватке, а наоборот, в избытке служившей нам сырьем «словесной руды».

Ситуация усугублялась тем, что во многих случаях некогда было… подумать. Совсем как в старом анекдоте: «Что тут думать? Трясти надо!»

Виноваты информационные технологии. В доброе старое время до прямых эфиров пределом оперативности у нас считался личный поход на брифинг — скажем, в Белый дом. Если там становилась известной какая-то важная новость, можно было позвонить в отделение и продиктовать сообщение для передачи в Москву в редакцию. Главным ограничителем при этом был доступ к стационарному телефонному аппарату, и ТАСС гордился тем, что имел в этом смысле в пресс-пуле привилегии наряду с американскими новостными агентствами.