Юрий Мухин - Народ без элиты

Потому, что у интеллигентов в руках органы формирования общественного мнения, потому, что пишущая и болтающая братия — это главные интеллигенты, и именно посредством интеллигентов СМИ в обществе создаётся мнение, что интеллигент — это не паразит, а нечто такое! Ну просто очень! Супер-пупер!

Попробуйте сказать, что эти ведущие ТВ, та же Собчак или Соловьёв, — это паразиты, они же возмутятся: как так? Они же делают бла-бла-бла, а это же работа!

А они за результаты этой своей работы — за нынешнее униженное состояние России — отвечают? Да они и представить себе не могут, что должны отвечать за свою болтовню массам.

И само по себе то, что они делают, повторю, — это не работа. Это развлечение.

Что в итоге?

Русские цари допустили ошибку, сделав в России легальным паразитизм, — сделав законной жизнь на шее народа без взаимного принесения народу пользы. Такая жизнь стала идеалом для тупых и ленивых, однако в глазах остальных людей этим тупым и ленивым требовалось какое-то оправдание своего паразитизма или полупаразитизма. И пользуясь тем, что в СМИ ринулись именно такие люди, эти ленивые и глупые особи из дворян или из вошедших в элиту лиц иных сословий, получили статус неких особо духовных и очень образованных лиц. А поскольку в русском языке все понятия для описания ума и духовности имеют чёткие определения, то эти лица начали сами себя называть малоподходящим для них иностранным словом «интеллигент». Во втором издании словаря В. Даля» (1881 год) слову «интеллигенция» даётся определение как «разумной, образованной, умственно развитой части жителей». Но это так Далю хотелось бы.

А на самом деле интеллигенция — это класс организмов, имеющих целью своей жизни паразитизм. И смысл интеллигентности именно в паразитизме.

Взялся пролистать «Мои воспоминания» А.А. Фета, того самого, который: «Я пришёл к тебе с приветом…» — искал в мемуарах рассказы о его трудах на сельскохозяйственном поприще царской России, поскольку Фет во второй половине жизни был помещиком. Но на полутора тысячах просмотренных станиц его мемуаров интересуемого так и не нашёл. Впрочем, за исключением пары достойных обсуждения случаев вообще ничего не нашёл — сочинение крайне неинтересное, как, впрочем, неинтересна и сама жизнь интеллигенции. Воспоминания Афанасия Фета на три четверти — это цитирование личных писем российской интеллигенции по бытовым вопросам — воспоминания ни о чём. И хотя уже редактор этих воспоминаний отмечает, что Фет и эти письма подделывал для своих мемуаров, чтобы интереснее было, но я всё равно бросил их просматривать, и не из-за подделки Фетом, а из-за нудности.

Вообще-то я люблю читать о быте в прошлые времена, но Фет так исхитрился написать свои мемуары, что практически отсутствует фактическая сторона дела: нет ни цен, ни весов, ни размеров — ничего из того, по чему можно было бы образно представить себе вспоминаемое Фетом, а он вспоминает лет за 30 своей жизни. Сугубо общие описания!

Скажем, понятное дело, что, описывая праздную жизнь, постоянно будешь описывать еду, поскольку в праздной жизни это самое значительное событие. Ну так Фет исхитрился и свои трапезы чаще всего описывать сугубо общими словами, посему в памяти остаётся, что интеллигенты кушали минимум четыре раза в день, причем обед и ужин были в пять блюд с обязательным супом, а вот что именно они ели, упоминается крайне редко. Но пару раз натыкался на сетования, что в той же Франции и пообедать по-человечески нельзя — порции маленькие, ветчина тоненькая, и той один кусочек. А вот когда русский интеллигент на родине начинает жрать, то тут всего вволю!

Праздность — дело нудное, вот и воспоминания о праздности достаточно нудные. Просто российский интеллигент твёрдо знает, что гений обязан написать мемуары, вот и пишет их, но писать-то об убогой жизни интеллигента нечего даже тогда, когда сама страна переживала поворотные события своей истории (а Афанасий Фет пережил и Крымскую войну 1853–56 годов, и освобождение крестьян в 1861 году, и Русско-турецкую войну 1877–78 годов).

Ниже я дам воспоминания гвардии штабс-капитана Семёновского полка Макарова, так вот, в этом случае прослеживается связь времён и начинаешь понимать, что русские офицеры уже при Фете — за 50–70 лет до Первой мировой войны — были такими же, как и те, кого немцы потом нещадно гоняли в Первой мировой, а потом громили унтеры будённые и невоеннообязанные махно.

Фет был в том же звании, что и помянутый Макаров, но не в пехоте, а в кавалерии — был гвардии штабс-ротмистром. Мало этого, Фет тоже участвовал в Крымской войне — его лейб-гвардии уланский полк стоял в Эстонии, в нынешней Палдиски, — на защите побережья Балтики от постоянных набегов английского флота. Но и у этого русского офицера вообще ничего нет о войне: ни о тактике, ни о причинах поражения, ни о самих поражениях. За исключением одного незначащего эпизода все три года войны — это рассказы, как и где Фет жил у прибалтийских крестьян и помещиков, как охотился на куропаток и тетеревов, как менял лошадей, как мок под дождём, и куча ещё подробностей, не имеющих никакого отношения к войне.

Вот, скажем, другом его был граф Лев Николаевич Толстой. Ну мог бы Фет что-то написать об участии в войне друга, правда, на тот момент — только будущего друга? На мой взгляд, обязан! Но вот Фет описывает своё первое знакомство с Толстым — как он пришёл к Ивану Тургеневу:

«На другой день, когда Захар отворил мне переднюю, я в углу заметил полусаблю с анненской лентой.

— Что это за полусабля? — спросил я, направляясь в дверь гостиной.

— Это полусабля графа Толстого, и они у нас в гостиной ночуют. А Иван Сергеевич в кабинете чай кушают.

— Вот все время так, — говорил с усмешкой Тургенев. — Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукою».

И это вот об участии Толстого в обороне Севастополя, у Фета всё — «кутежи, цыгане и карты».

Многие ли догадаются, что анненская лента на полусабле — это первая офицерская боевая награда, которая в военной среде за красный цвет ленты называлась «клюквой», — это кавалерство ордена Св. Анны 4-й степени? Маленькая награда по сравнению с орденами Владимира и тем более Георгия, но тем не менее это боевая награда, и о том, за что твой друг её имел, можно было бы и написать.

Чем больше подобного рода воспоминаний читаешь, тем больше уверяешься, что в России меньше всего интересовались военным делом те, кто за это получал от царя деньги, — офицеры. И в результате именно офицеры и генералы были те, на кого царю и народу России меньше всего можно было положиться (но об этом ниже).