Юрий Мухин - Народ без элиты

Итак, раз руками не работаешь, значит, ты умный, значит, ты интеллигент. И вот вырастает такое добро, а куда ему деться? Даже при царе, когда и просто грамотных было мало?

Да, конечно, можно было бы податься в промышленность и, как Генри Форд, организовать производство в России автомобилей или тракторов. Царь бы приветствовал и орденами усыпал. Но ведь русский интеллигент о технике и науке ничего, кроме слов, не знает. Можно было бы пойти в сельское хозяйство России и создать новые растения или породы скота. Царь бы в потомственное дворянство возвёл. Ведь стыдно сказать, но при всей своей территориальной огромности и огромной потребности в лошадях в России было выведено всего три породы лошадей. Граф Орлов для бегового баловства вывел орловского рысака, неизвестные воронежские крестьяне вывели тяжеловоза-битюга, и маршал Будённый вывел самую известную в мире российскую будённовскую породу лошадей. Так ведь, по воспоминаниям дочери, у Будённого был целый шкаф литературы по селекции животных, и эту литературу маршал скрупулёзно изучил.

Ну а вы можете представить себе, чтобы русский интеллигент читал книги по селекции?

Или, скажем, в императорской России интеллигент мог бы сильно помочь крестьянам, если бы организовал сельский банк и выдачей дешёвых кредитов «убил» кулака или, будучи «акулой пера», убедил царя взимать с крестьян подати не зараз осенью, а в четыре приёма поквартально. Но ведь для этого надо было не Гегеля заучивать, а понять, как реально кулаки и помещики грабят народ, а оно интеллигенту надо? Интеллигент это понять способен?

Итак, стал ты интеллигентом, то есть ни на что не способным, кроме болтовни и написания заученных банальностей, — стал «килькой пера». Ну как тебе обозначить свою полезность? Только показом, как ты переживаешь за народ! Но что от тебя толку, если ни черта не умеешь из того, что народу реально нужно? Нельзя же переживать за народ «воще», нужно же о чём-то конкретном!

И интеллигент переживает об этом конкретном — об «идиотизме крестьянской жизни» и о том, что русский народ — это горький пьяница. И начинает интеллигент «бороться с пьянством народа», и начинает талдычить и талдычить про «спившихся крестьян». В силу того, что ни о чём больше интеллигент со знанием дела говорить не способен. А про пьянство интеллигент действительно знает достаточно.

И сколько живёт интеллигент в России, столько у русских и слава горьких пьяниц.

Я тут недавно искал нужную цитату у А.Н. Энгельгардта, профессора-химика, сосланного царём в последней четверти XIX века в смоленское имение за участие в студенческих беспорядках. Энгельгардт создал образцовое сельское хозяйство, заодно подняв уровень жизни и крестьян в округе, а в своих «Письмах из деревни» он коснулся и проблемы пьянства русского народа.

«Костик пьяница, но не такой, как бывают в городах пьяницы из фабричных, чиновников или в деревнях — из помещиков, поповских, дворовых, пьяницы, пропившие ум, совесть и потерявшие образ человеческий. Костик любит выпить, погулять; он настолько же пьяница, насколько и те, которые, налюбовавшись на Шнейдершу, ужинают и пьют у Дюссо. Вообще нужно заметить, что между мужиками-поселянами отпетые пьяницы весьма редки. Я вот уже год живу в деревне и настоящих пьяниц, с отекшими лицами, помраченным умом, трясущимися руками, между мужиками не видал. При случае мужики, бабы, девки, даже дети пьют, шпарко пьют, даже пьяные напиваются (я говорю “даже”, потому что мужику много нужно, чтобы напиться пьяным, — два стакана водки бабе нипочем), но это не пьяница. Ведь и мы тоже пьем — посмотрите на Елисеева, Эрбера, Дюссо и т. п. — но ведь это еще не отпетое пьянство. Начитавшись в газетах о необыкновенном развитии у нас пьянства, я был удивлен тою трезвостью, которую увидал в наших деревнях. Конечно, пьют при случае — Святая, никольщина, покровщина, свадьбы, крестины, похороны, но не больше, чем пьем при случае и мы. Мне случилось бывать и на крестьянских сходках, и на съездах избирателей-землевладельцев — право, не могу сказать, где больше пьют. Числом полуштофов крестьяне, пожалуй, больше выпьют, но необходимо принять в расчет, что мужику выпить полштоф нипочем — галдеть только начнет, и больше ничего. (Штоф — 1,23 литра.) Проспится — и опять за соху. Я совершенно убежден, что разные меры против пьянства — чтобы на мельнице не было кабака, чтобы кабак отстоял от волостного правления на известное число сажен (экая штука мужику пройти несколько сажен — я вот за 15 верст на станцию езжу, чтобы выпить пива, которого нет в деревне) и пр. и пр. — суть меры ненужные, стеснительные и бесполезные. Все, что пишется в газетах о непомерном пьянстве, пишется корреспондентами, преимущественно чиновниками, из городов. Повторяю, мужик, даже и отпетый пьяница — что весьма редко, — пьющий иногда по нескольку дней без просыпу, не имеет того ужасного вида пьяниц, ведущих праздную и сидячую комнатную жизнь, пьяниц, с отекшим лицом, дрожащими руками, блуждающими глазами, помраченным рассудком. Такие пьяницы, которых встречаем между фабричными, дворовыми, отставными солдатами, писарями, чиновниками, помещиками, спившимися и опустившимися до последней степени, между крестьянами — людьми, находящимися в работе и движении на воздухе, — весьма редки, и я еще ни одного здесь такого не видал, хотя, не отрицаю, при случае крестьяне пьют шпарко. Я часто угощаю крестьян водкой, даю водки помногу, но никогда ничего худого не видел. Выпьют, повеселеют, песни запоют, иной, может, и завалится, подерутся иногда, положительно говорю, ничем не хуже, как если и мы закутим у Эрбера. Например, в зажин ржи я даю вечером жнеям по два стакана водки — хозяйственный расчет: жней должно являться по 4 на десятину (плата от десятины), но придет по 2, по 3 (не штрафовать же их); если же есть угощение, то придет по 6 и отхватывают половину поля в один день — и ничего. Выпьют по два стакана подряд (чтобы скорее в голову ударило), закусят, запоют песни и веселые разойдутся по деревням, пошумят, конечно, полюбезнее будут со своими парнями (а у Эрбера разве не так), а на завтра опять, как роса обсохнет, на работу как ни в чем не бывало».

М-да…

У русского народа на глазах теряется интерес к реальной жизни, которая невозможна без реальной работы, мало этого, русский народ вырождается, не видя цели в своей жизни, а мы всё стонем — пьянство, пьянство!

Но вернёмся к царской интеллигенции.

Интеллигенция при царе формировалась в основном из класса паразитического дворянства, а у мужчин этого класса была обязанность — защищать Россию. И что касается этой обязанности, то нельзя не сказать о том, как исполнялась эта обязанность дворянством, а по сути теми же людьми, из которых состояла и интеллигенция царской России.