Михаил Делягин - Британские элиты: факторы глобального превосходства. От Плантагенетов до Скрипалей

Возможно, именно с того времени всемерное и безоговорочное сотрудничество со спецслужбами своей страны и стало неписаной, но непререкаемой нормой поведения практически любого английского джентльмена – и, соответственно, важным и обычно драматически недооцениваемым фактором британской мощи.

Характерны в этом отношения и сообщения исследователей о том, что реальным источником приказа об уничтожении бывшего императора Николая II вместе с семьей был, насколько можно судить, один из наиболее влиятельных американских банкиров Джейкоб Шифф. В начале XX века он стоял у истоков создания Федеральной резервной системы, этой американской государственной финансовой машины, а затем, в качестве едва ли не «бухгалтера русской революции», финансировал Троцкого и был как минимум тесно связан со Свердловым.

Изысканность потребления была осознанным оружием французских королей против крупных феодалов на этапе становления абсолютизма. Блеск, роскошь и распутство королевского двора привлекали к нему дворянскую молодежь, превращая его в центр активности правящего класса и тем самым обеспечивая первенство монарха.

Во второй половине XIX века Германия бросила вызов Британии, создав инженерную науку – науку о также наиболее эффективном поведении, но по отношению к технике. Социальные механизмы, ранее созданные англичанами во многом случайно и интуитивно и ставшие архаичными (да и соответствовавшие английской, а не немецкой культуре) были заново разработаны немцами на основе научного подхода, системное применение которого для реорганизации общества стало таким же важным и революционным вкладом немецкой культуры в развитие человечество, что и инженерия.

Так, страховое общество «Ллойд» возникло на базе расположенной на Тауэр-стрит кофейни, посещаемой в силу своего удобного расположения капитанами судов, судовладельцами, банкирами и купцами и бывшей поэтому центром обмена новостями. Ее владелец, Эдвард Ллойд, упоминаемый с 1689 года, вывешивал на стене сведения о различных торговых судах и давал посетителям чернила, перья и бумагу, упрощая заключение сделок. Создание Банка Англии и института госдолга обеспечило взрыв деловой активности, – и к 1713 кофейня, переехав на Ломбард-стрит, была закрытым клубом для занимающихся мореходством и морским страхованием; там же устраивались аукционы по продаже судов. Характерно, что эта деятельность шла помимо и даже отчасти вопреки правительству: в 1720 году оно дало монополию страхования Королевской и Лондонской биржам, и участники клуба смогли сохранить свою деятельность (зарегистрировавшись в формально не попадающее под запрет, в отличие от компаний, общество) лишь потому, что биржи избегали морского страхования как слишком рискованного.

После национализации лейбористами в 1946 году, после Второй мировой войны, Банк Англии стал «публичной корпорацией» – некоммерческой организацией, обеспечивающей не прибыль, но предоставление обществу необходимых ему услуг. Это гарантировало американскую ФРС от малейшей возможности конкуренции со стороны бывшей метрополии в ключевой для нового времени сфере глобальных финансов. Акционерный капитал Банка Англии был передан Казначейству, а его бывшие владельцы получили компенсацию в виде гособлигаций, по сумме вчетверо превышавших номинальную стоимость акций.

Признаком качественного усиления финансового капитала стало создание уже в следующем, 1695 году Лондонской фондовой биржи – вторичного рынка торговли ранее выпущенными акциями (в то время в Англии имелось 137 акционерных обществ).

Таким образом, сетования некоторых отечественных жуликов, уличенных в «нулевые» годы в завышении рыночной стоимости активов, вносимых ими в капитал организаций (для последующего получения кредитов под их залог), на то, что «а вот в Англии в капитал госбанка вообще внесли дрова полутысячелетней давности», как это ни парадоксально, имеют самое непосредственное отношение к реальности.

Вывоз серебра в Париж даже во время войны с Францией не то что не прекращался, но даже не замедлялся!

Средняя продолжительность жизни в Европе составляла тогда 35 лет; правда, ее сильно занижала младенческая и женская смертность, а также низкая продолжительность жизни простых людей. Мужчина-аристократ, доживший до 21 года, еще в первой половине XVI века жил в Англии в среднем до 71 года (и даже в XIII веке – до 66 лет).

Эти расходы за несколько лет были полностью компенсированы приростом налогов с возраставшего благодаря нормализации денежного обращения товарооборота.

Незадолго до назначения хранителем Монетного двора Ньютон «пережил тяжелую нервную болезнь: депрессия, бессонница, расстройство пищеварения, приступы паранойи, – вероятно, последствия отравления ртутью при алхимических опытах или самолечении» [13]. Правда, уже в наше время следов отравления ртутью в его волосах не нашли [15], так что, возможно, причина заключалась в возрастном кризисе или эмоциональном истощении.

Так, Монтегю писал Ньютону 19 марта 1696 года, за несколько дней до его назначения: «…эта должность не потребует…больших затрат времени и сил, вы сможете работать столько, сколько захотите сами» [15,61].

Занимавшейся расследованиями финансовых нарушений и преступлений по всей стране и ставшей, таким образом, предтечей современных финансовых полиций.

Весьма важно, что, помимо изложенного, 16 июня 1696 года приказ лорда Казначейства дал Ньютону право (до того бывшее лишь у директора Монетного двора) получать сверх жалованья определенный процент с каждой отчеканенной монеты, – хотя, конечно, его рвение в ходе перечеканки и последующей денежной экспансии определялось далеко не только и не столько этим [50]. Однако в результате Ньютон стал получать «один из самых высоких честных заработков во всем королевстве» [15].

Тем не менее, по некоторым данным, Ньютон лишь оплачивал (за 40 фунтов в год) полагающийся ему по должности дом на Монетном дворе, но почти не жил в нем из-за грохота и суеты расположенного в непосредственной близости от него производства. Уже в августе 1696 года он переехал в тихий дом «на Джермен-стрит недалеко от Сент-Джеймской церкви в Вестминстере, где прожил больше десяти лет» [15].

К 1700 году, за 4 года под руководством Ньютона было отчеканено монет более чем на 5,1 млн. фунтов стерлингов – в полтора раза больше, чем за предшествующие 35 лет с начала машинной чеканки в 1662 году (3,3 млн. фунтов). Из оборота было изъято около 95 % фальшивой и бракованной серебряной наличности [50].