Макс Вебер - Власть и политика [сборник]

«Законы», как привыкли называть некоторые теоремы понимающей социологии, – например, «закон» Грешема, – суть подкрепленные наблюдениями типичные шансы ожидаемого хода социального действования при наличии определенных фактов [шансы], которые понятны , исходя из типичных мотивов и типичного смысла, предполагаемого действующим. Они в высшей степени понятны и однозначны постольку, поскольку в основании типичного наблюдаемого хода [социального действования] лежат сугубо целерациональные мотивы (или же, исходя из соображений целесообразности, такие мотивы положены в основу методически сконструированного типа) и если при этом отношение между средством и целью, судя по данным опыта, однозначно (когда средство «неизбежно»). В этом случае допустимо следующее высказывание: если бы действия были строго целерациональными, то действовать следовало бы так, а не иначе (потому что в распоряжении участников для достижения их – однозначно определимых – целей, по техническим основаниям, имеются лишь такие средства и никаких других). Именно этот случай показывает одновременно, сколь ошибочно видеть в качестве той самой последней «основы» понимающей социологии какую-либо «психологию». Под «психологией» сегодня каждый понимает нечто иное. Совершенно определенные методические цели оправдывают при естественно-научном рассмотрении некоторых процессов разделение «психического» и «физического», которое в этом смысле чуждо наукам о действовании. Результаты психологической науки (каковы бы ни были ее методические модификации), исследующей «психическое» средствами естественной науки, действительны лишь в смысле естественно-научной методики и, таким образом, не истолковывающей (потому что это нечто иное) человеческое поведение со стороны предполагаемого в нем смысла [эти результаты], могут, конечно, подобно результатам любой другой науки, в отдельных случаях оказаться важными для социологической констатации; часто они действительно очень важны. Но у социологии нет каких-либо, в общем, более близких отношений к психологии, чем к другим дисциплинам. Ошибка заключена в понятии «психического»: Что не есть «физическое», то – «психическое». Однако смысл примера на вычисление, который кто-либо имеет в виду, все-таки не «психичен». Рациональное размышление человека о том, что определенное действование в соответствии с определенными данными интересами может вызвать или не вызвать ожидаемые последствия, и принимаемые в соответствии с этим результатом решения не сделаются ни на йоту более понятными благодаря «психологическим» соображениям. Однако именно на таких рациональных предпосылках социология (включая и национальную экономию) выстраивает большинство своих «законов». Напротив, при социологическом объяснении иррациональностей действования понимающая психология, несомненно, может сыграть решающую роль. Но в основном методологическом положении дел это ничего не меняет.

Социология (для нас эта предпосылка уже неоднократно выступала как самоочевидная) образует понятия-типы и ищет общие правила хода событий [Geschehens]. В противоположность истории, которая стремится к каузальному анализу и каузальному вменению индивидуальных культурно -значимых действий, образов, личностей. Парадигматически материал при образовании понятий социологии берется преимущественным, хотя и не исключительным образом из реальностей действования, которые релевантны также и с исторических точек зрения. Социология образует свои понятия и ищет свои правила прежде всего также и с той точки зрения, может ли она тем самым сослужить службу историческому каузальному вменению культурно-важных явлений. Как и во всякой генерализирующей науке, из-за своеобразия ее абстракций ее понятия должны оказаться относительно бедны содержанием по сравнению с конкретной реальностью исторического. Но зато ее понятия должны обладать большей однозначностью. Эта большая однозначность достигается благодаря как можно более оптимальному уровню смысловой адекватности, к которому стремится социологическое образование понятий. В наиболее полной мере (именно это до сих преимущественно и принималось во внимание) – в тех случаях, когда речь идет о рациональных (целерациональных и ценностно-рациональных) понятиях и правилах. Однако социология стремится также к постижению иррациональных (мистических, профетических, пневматических [174], аффективных) явлений в теоретических, причем адекватных смыслу понятиях. Во всех случаях, как рациональных, так и иррациональных, она удаляется от действительности и служит ее познанию, указывая на степень приближения некоторого исторического явления к одному или нескольким таким понятиям, что позволяет его классифицировать . Например, одно и то же историческое явление может быть в какой-то части явлением «феодального» вида, в другой части – «патримониального», еще в одной – «бюрократического», а еще в одной – «харизматического». Чтобы под этими словами подразумевалось что-то однозначное, социология должна, в свою очередь, разрабатывать «чистые» (« идеальные ») типы тех видов образований, которые обнаруживают последовательное единство как можно более полной смысловой адекватности, но именно поэтому, однако, в этой своей идеальной чистой форме, в реальности, вероятно, не встречаются, подобно физической реакции, которая вычисляется при условии абсолютно пустого пространства. Лишь исходя из чистого («идеального») типа возможна социологическая казуистика. И конечно, само собой разумеется, что социология также, в случае необходимости, использует и средние типы того эмпирико-статистического рода, который не требует методических разъяснений. Но когда социология говорит о «типичных» случаях, то, в общем, всегда имеет в виду идеальный тип, который, в свою очередь, может быть рациональным или иррациональным, по большей части (а, например, в теории национальной экономии – непременно) рационален, но всегда сконструирован адекватно смыслу.

Необходима полная ясность: в области социологии сколь ко-нибудь однозначные «средние», а значит, и «средние типы» можно образовать только в том случае, если речь идет о различных степенях качественно однородного определяемого смыслом поведения. Бывает и такое. Однако в большинстве случаев исторически или социологически релевантное действование совершается под влиянием качественно гетерогенных мотивов, из которых никакое «среднее», в собственном смысле слова, вывести нельзя. Например, идеально-типические конструкции теории хозяйства «чужды действительности» в том смысле, что они (в данном случае) предполагают только один вопрос: каким было бы идеальное и к тому же чисто хозяйственным образом ориентированное целерациональное действование. Таким образом, реальное действование, которое (по меньшей мере) также и тормозит традиция, на которое влияют также и аффекты, заблуждения, не связанные с хозяйством соображения и цели, во-первых, можно понять постольку , поскольку оно либо фактически определяется в данном конкретном случае также и экономически целерационально, либо в среднем именно таково; а во-вторых, именно благодаря тому, что его реальное протекание далеко не совпадает с идеально-типичным, легче будет понять его действительные мотивы. Точно так же надо поступать и с идеально-типической конструкцией последовательного, мистически обусловленного отношения к жизни (например, к политике и хозяйству). Чем более четко и однозначно сконструированы идеальные типы, т. е. чем более они (в этом смысле) чужды миру, тем они более эффективны применительно к терминологии и классификации и тем более эвристичны. Работа историка, совершающего конкретное каузальное вменение отдельных событий, происходит, по сути дела, так же. Например, для объяснения военной кампании 1866 г. сначала (мысленно) определяют (что, собственно, и требует ся), каковы были бы диспозиции Мольтке и Бенедека в случае идеальной целевой рациональности, если бы они все знали и о своем собственном положении и о положении противника, – чтобы сравнить это с тем, каковы были фактические диспозиции, а затем каузально объяснить наблюдаемое несовпадение (обусловленное, например, ложной информацией, фактическими заблуждениями, ошибками в расчетах, личным темпераментом или соображениями, лежащими вне области стратегии). Здесь тоже (скрыто) используется целерациональная идеально-типическая конструкция.