Макс Вебер - Власть и политика [сборник]

Во всех этих случаях «понимание» означает истолковывающее постижение смысла или смысловой связи: a) который реально предполагался в отдельном случае (при историческом рассмотрении) или b) предполагается в среднем и приблизительно (при массовом социологическом рассмотрении), или c) применительно к чистому типу (идеальному типу) некоторого часто повторяющегося явления подлежит научному конструированию («идеально-типический» [смысл или смысловая связь]). Такими идеально-типическими конструкциями являются, например, понятия и «законы» чистой теории учения о народном хозяйстве. Они показывают, как протекало бы некоторого определенного рода человеческое действование, если бы оно было ориентировано строго целерационально, без помех со стороны заблуждений и аффектов, и, кроме того, если бы оно было совершенно однозначно ориентировано только на одну цель (хозяйство). Реальное действование протекает таким образом лишь в редких случаях (на бирже), и даже тогда оно только приблизительно протекает так, как это сконструировано в идеальном типе. (О том, какова цель таких конструкций см. [мои рассуждения в: ] Archiv f. Sozialwiss. [Bd.] XIX. S. 64 f, а также ниже, пункт 11.)

Всякое толкование стремится к очевидности. Но сколь бы ни было очевидным по смыслу истолкование, как таковое и только в силу этого характера очевидности оно еще не может претендовать на то, что является также казуально значимым толкованием. Само по себе оно есть лишь особенно очевидная казуальная гипотеза . a) Приводимые действующие «мотивы» и «вытеснения» (т. е. прежде всего: мотивы, в которых он сам себе не признается) достаточно часто скрывают для него самого действительную связь ориентации его действования таким образом, что даже его честные свидетельства о себе имеют лишь относительную ценность. В этом случае перед социологией стоит задача выявить эту связь и истолковывающим образом зафиксировать ее, хотя она не бывает осознана или, по большей части, бывает осознана не вполне, не предполагается [действующим] in concreto: это один из предельных случаев истолкования смысла. b) У действующего или действующих в основе внешних процессов действования, которые мы считаем «одинаковыми» или «сходными», могут лежать в высшей степени различные смысловые связи, и мы «понимаем» также весьма сильно расходящееся, по смыслу прямо-таки противоположное действование в ситуациях, которые мы рассматриваем как нечто между собой «однородное» (примеры см. у Зиммеля, [в его] «Probl[eme] der Geschichtsphil[osophie]»). c) Действующие люди в данных ситуациях очень часто подвержены противоположным, противоборствующим между собой побуждениям, которые мы «понимаем» в их совокупности. Но в борьбе мотивов содержатся различные соотнесения со смыслами, одинаково понятные для нас, и то, с какой относительной силой они выражают себя в действовании, нельзя в большинстве случаев, как показывает опыт, оценить даже приблизительно, во всяком случае, здесь, как правило, невозможна полная уверенность. Только фактический исход борьбы мотивов вносит ясность. Таким образом, понятное истолкование смысла, подобно [проверке] любой гипотезы, неизбежно приходится контролировать по результату, т. е. по исходу фактического протекания [действий]. Относительной точности удается достигнуть только в психологических экспериментах, в очень редких, к сожалению, случаях, которые особенно пригодны для такого толкования. И только с очень разной степенью приблизительности [этого удается достигнуть] благодаря статистике, в случаях (тоже весьма немногих), когда массовые явления поддаются исчислению и однозначному вменению. В остальных случаях имеется только возможность сравнивать между собой как можно больше процессов исторической или повседневной жизни, однородных друг другу во всем, кроме одного решающего пункта, а именно, «мотива» или повода, которые исследуются в отношении их практического значения. В этом состоит важная задача сравнительной социологии. Однако часто, к сожалению [в нашем распоряжении], остается только более ненадежное средство, «мысленный эксперимент», т. е., чтобы добиться каузального вменения, к цепочке мотиваций до думываются отдельные составляющие и конструируется вероятное тогда протекание [действий]. Например, так называемый «закон Грешема» – это рационально очевидное истолкование человеческого действования в данных условиях и при идеально-типической предпосылке чисто целерационального действования. Насколько же [люди] фактически действуют в соответствии с ним, способен показать только опыт ([который] в конечном счете может быть, в принципе, выражен статистически) фактического исчезновения из обращения слишком низко оцениваемых в денежной системе видов монеты; и опыт действительно в большой мере подтверждает значимость этого закона. На самом деле, путь познания был таким: сначала имелись опытные наблюдения, а затем было сформулировано истолкование. Без этого успешного истолкования наша казуальная потребность осталась бы явно неудовлетворенной. Но, с другой стороны, если бы не было продемонстрировано, что мысленно постигаемое – как мы намерены считать – поведение [людей] до некоторой степени действительно протекает [именно] таким образом, то даже сам по себе совершенно очевидный закон был бы конструкцией, не имеющей никакой ценности для познания реального действования. В приведенном примере согласие между смысловой адекватностью и проверкой на опыте вполне убедительно, а количество случаев достаточно велико, чтобы считать надежной и эту проверку. Остроумная, имеющая характер смысловой очевидности , подкрепляемая <���указанием на> симптоматические процессы (отношение к персам эллинских оракулов и пророков) гипотеза Эд. Майера о каузальном значении битв при Марафоне, Саламине, Платеях для своеобразного развития эллинской (а тем самым – и всей западной) культуры может быть подтверждена лишь путем такой проверки, при которой будет учитываться поведение персов в случае победы (Иерусалим, Египет, Малая Азия) и которая во многих аспектах неизбежно должна остаться несовершенной. Здесь безусловно должна помочь значительная рациональная очевидность гипотезы. Однако очень часто кажущиеся весьма очевидными исторические вменения невозможно проверить даже таким образом. И тогда вменение уже окончательно считается «гипотезой». «Мотивом» называется смысловая связь, которую сам действующий или наблюдатель считает осмысленным «основанием» поведения. «Адекватным по смыслу» связно протекающее поведение должно называться в той степени, в какой соотношение его составляющих мы, в соответствии со средними привычками мышления и чувства, характеризуем как типичную (мы обычно говорим: правильную) смысловую связь. Напротив, «каузально адекватной» последовательность процессов должна называться в той мере, в какой, в соответствии с правилами опыта , существует шанс, что она фактически будет всегда одной и той же. (Адекватным по смыслу в принятом здесь понимании является, например, правильное , согласно нашим обычным нормам исчисления или мышления, решение задачи на вычисление. Каузально адекватна – в объеме статистического появления – существующая, согласно проверенным правилам опыта, вероятность некоторого «правильного» или «ложного» – с точки зрения обычных для нас сегодня норм – решения, в том числе и типичной «ошибки в вычислении» или типичного «смешения проблем».) Итак, каузальное объяснение означает констатацию того, что, согласно некоторому правилу вероятности, которое можно каким-то образом определить, а в идеальном – редком – случае выразить в числовой форме, за определенным наблюдаемым (внутренним или внешним) процессом следует (или наступает вместе с ним) другой определенный процесс. Правильное каузальное истолкование конкретного действования означает, что его внешнее протекание и мотив познаются верно , и вместе с тем связь их по смыслу познается понятным образом. Правильное каузальное истолкование типичного действования (понятного типа действия) означает, что называемый типичным процесс и представляется (в некоторой степени) адекватным по смыслу, и может быть (в некоторой степени) определен как каузально адекватный. Если нет смысловой адекватности, тогда даже при самой большой регулярности действования (как внешнего, так и психического), вероятность которой поддается точному числовому выражению, имеется лишь непонятная (или только не вполне понятная) статистическая вероятность. С другой стороны, даже самая очевидная смысловая адекватность лишь в той мере оказывается в рамках социологического познания правильным каузальным высказыванием , насколько удается доказать наличие (как бы его ни определять) некоторого шанса на то, что действование с некоторой [точно] определимой или примерной частотой (в среднем или в «чистом» случае) фактически действительно совершается адекватно смыслу. Лишь такие статистические регулярности, которые соответствуют понятному предполагаемому смыслу социального действования, суть (в нашем смысле слова) понятные типы действования, т. е. «социологические правила». Лишь такие рациональные конструкции понятного по смыслу действования суть социологические типы реальных процессов, которые могут наблюдаться в реальности хотя бы с некоторым приближением. Дело здесь совсем не в том, что параллельно устанавливаемой смысловой адекватности всегда растут и фактические шансы на то, что возрастет частота совершаемого соответствующим образом [действования]. Только внешний опыт может в каждом случае показать, так ли это в действительности. Его дает статистика (статистика смертности, утомляемости, эффективности машинного производства, выпадения осадков), [причем] применительно к чуждым смыслу процессам [ее данные] имеют совершенно тот же смысл, что и применительно к процессам смысловым. Но социологическая статистика (уголовная статистика, статистика профессий, цен, посевов) [говорит] только о последних (само собой разумеется, что нередки случаи, в которых сочетается и то, и другое: например, статистика урожаев).