Ноам Хомский - Кто правит миром?

Помимо этих элементарных политических соображений ведущих держав существуют и культурные факторы, которые нельзя игнорировать. Христианский сионизм в Великобритании и Соединенных Штатах появился задолго до сионизма еврейского и стал значимым феноменом элит, повлекших за собой совершенно ясные политические последствия (включая и Декларацию Бальфура, в основу которой он был положен). Когда генерал Эдмунд Алленби во время Первой мировой войны завоевал Иерусалим, в американской прессе его чествовали как Ричарда Львиное Сердце, наконец победившего в Крестовом походе и выгнавшего язычников со Святой земли.

Следующим шагом было возвращение Избранного народа на Землю обетованную, уготованную ему Богом. Выражая общее мнение элит, Харольд Икее, министр внутренних дел в кабинете президента Франклина Рузвельта, описывал еврейскую колонизацию Палестины как достижение, «которому нет равных в истории человеческого рода» [189]. Подобные позиции без труда вписываются в судьбоносные доктрины, всегда игравшие важную роль в культуре как народа, так и элит с момента образования страны, в соответствии с этими доктринами Бог сотворил план мира, а воплощать его, как не раз заявляли высокопоставленные государственные деятели, надлежало США.

Евангелистское христианство в Соединенных Штатах представляет собой влиятельную силу. И например, число адвентистов седьмого дня значительно возросло после образования в 1948 году Израиля, вторая волна «обращенных» была отмечена в 1967-м, после завоевания того, что осталось от Палестины, – действительно, в определенном смысле, эти события можно считать признаками приближения Второго пришествия и Конца света.

Во времена правления Рейгана республиканцы отказались от претензий быть политической партией в традиционном смысле этого слова и стройными рядами, шагая в ногу, двинулись служить мизерной прослойке сверхбогатых и корпоративному сектору. Но по причине того, что эта мизерная прослойка не в состоянии обеспечить голоса избирателей, приходится обращать взоры и в другие стороны. И в какие же? Один из вариантов сводился к тому, чтобы обратиться к нативистам, дрожащим от ненависти и страха, и религиозным движениям, являющимся экстремистскими по любым международным стандартам, но только не в США. Побочным результатом заигрывания стала поддержка Израиля, его завоеваний и экспансии, едва ли не страстная любовь к нему – еще одна важнейшая часть катехизиса, которую обязаны озвучивать республиканские кандидаты (демократы в этом от них не очень отстают) .

Отложив в сторону данные факторы, не надо забывать, что «англосфера» – Великобритания и ее ростки – представляет собой народы колонизаторов-поселенцев, построивших государства на костях местного населения, угнетенного, а то и практически уничтоженного. Использованные в прошлом методы в основном были правильными, а в случае с Соединенными Штатами даже предопределенными Божественным провидением. Соответственно, нередко присутствует симпатия к сыновьям и дочерям Израиля, когда они следуют сходным курсом. Но преобладают, как правило, геостратегические и экономические интересы, да и политика не высекается в камне.

Иранская «угроза» и ядерный вопрос

Теперь наконец давайте обратимся к третьей основополагающей угрозе, которой уделяют внимание издания элит, – «иранской угрозе». Элиты и политический класс, как правило, считают ее первейшей угрозой мировому порядку – но не население. Опросы в Европе показывают, что главной угрозой миру считается Израиль [190]. В странах MENA Израиль делит этот статус с Соединенными Штатами, причем до такой степени, что в Египте, накануне волнений на площади Тахрир, 80 % населения считали: регион стал бы безопаснее, если б у Ирана появилось ядерное оружие [191]. Тот же опрос продемонстрировал, что только 10 % египтян считают угрозой Иран, в отличие от правящих диктаторов, у которых свои заботы [192].

В США, до массированных пропагандистских кампаний последних нескольких лет, большинство населения соглашалось с остальным миром, полагая, что Иран как государство, подписавшее Договор о нераспространении ядерного оружия, имеет право проводить обогащение урана. И даже наблюдается мощное движение сопротивления планам военного вмешательства в том случае, если Иран и Израиль вступят в войну. Только четверть американцев считают Иран важной проблемой для Соединенных Штатов [193]. Но трещина – а то и пропасть, – разделяющая общественное мнение и политику, представляется самым обычным делом.

Почему же Иран считают такой уж колоссальной угрозой? Этот вопрос обсуждается редко, но найти на него серьезный ответ не составляет никакого труда – хотя, конечно, не в лихорадочных заявлениях политической элиты. Самый авторитетный ответ дают Пентагон и разведслужбы в своих регулярных докладах Конгрессу по глобальной безопасности, где отмечается, что «ядерная программа Ирана и его стремление и далее сохранять возможность развивать ядерное оружие является центральным элементом стратегии сдерживания» [194].

Вряд ли стоит говорить, что эта оценка бесконечно далека от исчерпывающей.

В числе других важных тем, о которых никто не говорит, можно назвать смещение акцентов в американской военной политике на Азиатско-Тихоокеанский регион, включая строительство новых объектов на огромных военных базах на южнокорейском острове Чжечжудо и на северо-востоке Австралии, которые принято представлять важными элементами политики «сдерживания Китая». С ней же тесно связан и вопрос о военных базах США на Окинаве, против которых в течение многих лет яростно выступает местное население, обусловливая непрекращающийся конфликт в отношениях между США, Токио и Окинавой [195].

Демонстрируя, как мало изменились фундаментальные предпосылки США, американские стратегические аналитики, например Пол Годвин из Института внешнеполитических исследований, описывают результат военных программ Китая в виде «классической дилеммы в сфере безопасности, в соответствии с которой военные программы и национальные стратегии, заявленные как оборонительные, противоположная сторона воспринимает как угрозу» [196]. Свою политику по охране собственных территориальных вод Соединенные Штаты считают стратегией «обороны», в то время как Китай усматривает в ней угрозу; соответственно, Китай считает любые свои действия у собственных берегов «оборонительными», а Америка видит в них угрозу. В отношении американских территориальных вод подобные дебаты даже вообразить нельзя. Опять же, эта «классическая дилемма в сфере безопасности» обретает смысл только если допустить, что Соединенные Штаты обладают правом контролировать большую часть мира, а их требования в сфере безопасности граничат с абсолютным, глобальным контролем.