Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

Упомянув эти три заветных имени, Басилашвили продолжал, обращаясь к студентам: «Вы должны задуматься, чтобы в 84 года, как мне, вас не посещали бы такие траурные мысли, и вы могли бы сказать: нет, я сделал все, что мог…».

Итак, он предлагает молодежи задуматься… О чем — о голых мужиках на сцене, о Чехове, о Елене Андреевне? Нет, скорее всего, о трех его кумирах. И тут пора оставить шутки и внести окончательную ясность. Артист уверяет, что до 35 лет был тупым идиотом, прошло пятьдесят лет, он узнал Бродского, Шемякина, Довлатова и все-таки, как помним, уверяет, что остался малообразованным человеком, советским Митрофанушкой. Все это, конечно, притворство и туфта, кокетство и лажа. Как он мог оставаться таким до глубокой старости, если окончил столичный театральный вуз, потом до 35 лет и до глубокой старости в первоклассных театрах Ленинграда под руководством замечательных режиссеров играл во множестве спектаклей по пьесам Шекспира, Гоголя, Грибоедова, Чехова, Горького, выдающихся современных драматургов, советских и зарубежных?..

Все это, как и многое другое в жизни, не могло сделать Басилашвили человеком очень широко образованным, но дело в том, что почерпнутые в жизни и в пьесах знания, прочитанные и произнесенные им со сцены мысли, увиденные и воспроизведенные чувства остались ему чужды изначально или рухнули под напором консенсуса и толерантности, больше того: у него такое ощущение, что все это сделало его тупым идиотом. Дайте ему Бродского! Не может он жить без Довлатова! Ах, если б еще разок взглянуть ему на творения Шемякина! И он зовет к этому молодежь…

Возьмем хотя бы первого из названных. Вот, допустим, открывает студент столь знаменательное и, конечно же, интересующее русского юноши стихотворение Бродского «Смерть Жукова». Думаю, он сразу удивится: что за Жуков? Их, Жуковых, много, а маршал Жуков одни. Так и надо было озаглавить стихотворение, а не амикошонствовать.

Поэт в Америке смотрит по телевидению похороны маршала Жукова в Москве на Красной площади. И что видит?

Тут каждое слово вопиет против здравого смысла и духа русского языка. «В регалии убранный»!.. А уж «труп»… Представьте, если в известном стихотворении Пушкина о Кутузове было бы:

Бродский, видимо, хочет возвысить образ почившего и с этой целью ставит его в ряд других знаменитых полководцев. Думаю, что естественно, если это были бы русские полководцы прошлого или товарищи по Великой Отечественной войне. Нет, это заморскому поэту не приходит в голову. Он вытаскивает из многовековой дали Ганнибала из Карфагена, Помпея из Древнего Рима и Велизария из Византии. В его глазах маршал Жуков — полководец,

Первый действительно кончил плохо: его отстранили от армии, конфисковали огромные поместья и даже, по некоторым сведениям, ослепили. Второй еще хуже: потерпев поражение в войне против Цезаря, бежал в Египет и там был коварно убит. Не лучше оказалась судьба и Ганнибала. После нескольких блестящих побед над римлянами он в конце концов все-таки был разбит, бежал аж в Армению, потом в Вифинию и там, опасаясь выдачи, отравился.

Ничего и отдаленно похожего не было и не могло быть в жизни маршала Жукова. Да, его понижали в должности, как это бывает со многими, исключали из ЦК, посылали в Одессу, потом в Свердловск, но это были вовсе не ссылки, там он шесть лет работал на высокой должности командующего военными округами. А в 1952 году по предложению Сталина его снова избрали в ЦК. При Хрущеве маршал даже стал членом Президиума ЦК и министром обороны. Правда, в октябре 1957 года злобный и мстительный Хрущев коварно выставил его с этих высоких постов в отставку. Но и оставшиеся семнадцать лет жизни (он умер 18 июня 1974 года) маршал прожил вовсе не «глухо». Встречался с боевыми друзьями, с писателями, журналистами, участвовал в создании фильмов о войне. А главное, работал над книгой «Воспоминания и размышление». Она вышла в 1969 году тиражом в 600 тысяч экземпляров, потом переиздавалась еще большими тиражами. Так что бежать куда-то, как Помпею, опасаться за свою жизнь, как Велизарию, или думать о самоубийстве, как Ганнибалу, Жукову приходилось.

Нельзя не сказать и о том, что ведь ни одному из трех полководцев древности не довелось сказать своему главному противнику то, что маршал Жуков сказал генерал-фельдмаршалу Кейтелю: «Прошу подойти к столу и подписать акт о безоговорочной капитуляции». Ставить полководца-победителя в один ряд с теми, которые имели успех, но потом оказались разгромлены, бежали, были убиты или покончили с собой, совершенно безосновательно, несуразно и свидетельствует лишь о желании автора блеснуть знанием древних имен. Чему-то подобному молодежь и должна учиться у Бродского?

А тот еще вот что пишет в этом стихотворении о Жукове:

Вернее, это уже не о Жукове, а о Красной Армии, о стране: наше оружие было, дескать, «тупей» немецкого. Но, во-первых, и немецкое оружие вовсе не было тупым. Это он вроде хочет похвалить нас: наше оружие «тупее», однако в руках Жукова оно стены крушило. А на самом деле тут не похвала, а один из вариантов старой песенки либералов: мы немцев трупами завалили.

Это уже самодовольное невежество: человек уверенно пишет о том, чего не знает. Откуда взял, что «тупее»? Ничего подобного такому нашему оружию, как легендарная «Катюша», танк «Т-34», штурмовик «Ил-2», немцы, как ни лезли из кожи, так до конца войны создать и не смогли…

И еще о стране и армии:

Редкая по концентрации смесь невежества и лжи, а либералы то и дело цитируют две последние строки как непререкаемый нобелевский аргумент, это для шакалов гуманизма сахарная косточка.

В чужие столицы «входили» не мы, а немцы, поскольку эти столицы, как Париж, противник объявлял открытыми городами. Мы же не входили, а врывались, как в Софию, вламывались, как в Бухарест, или вгрызались, как в Будапешт. И надо бы понимать, что делать это «в строю» невозможно, тут приходилось бросками, перебежками, а то и ползком на брюхе.

О том же, как мы возвращались в свою столицу и в сотни других советских городов, в тысячи и тысячи сел, деревень, сегодня уже мало кто помнит, еще меньше тех, кто сам и возвращался, но есть же кинохроника, сохранилось множество фотографий. Неужели ничего этого не видел поэт?