Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Утром 17 июля 1945 года, во время конференции в Потсдаме, Черчилль отправился вместе с Эттли осматривать уцелевшие после бомбежек достопримечательности. Они посетили дворец Фридриха Великого Сан-Суси. Затем прервались на ланч, вернувшись в резиденцию Черчилля на Рингштрассе. На ланче также присутствовал руководитель Военного министерства США Генри Стимсон. В ходе обсуждений он положил перед британским премьером записку, на которой было написано: «Младенцы благополучно родились». Черчилль выразил недоумение, что это значит. «Это означает, — пояснил Стимсон, — что испытания в пустыне Нью-Мексико прошли успешно. Атомная бомба создана» [313].

Черчилль не был ученым и мог не уделять должного внимания некоторым открытиям. Но он был политиком, и когда теоретические исследования перешли в практическую плоскость, оперативно отреагировал на изменения, сравнив их со «вторым пришествием». «Секрет был вырван у природы», — произнес он в частной беседе. По его мнению, использование энергии атома было сравнимо по значению с открытием огня [314].

Когда через несколько дней после первых новостей из пустыни в Нью-Мексико Черчилль получил подробный доклад о результатах испытаний, он немедленно встретился с Трумэном. Британское правительство дало свое принципиальное согласие на применение нового вида оружия 4 июля 1945 года, еще до того, как испытания увенчались успехом, и теперь Черчилль лишь подтвердил достигнутые ранее договоренности. Окончательное решение оставалось на совести президента США. Из дальнейших событий хорошо известно, каким оно было. Эйфория по поводу капитуляции Японии и завершения войны довольно быстро сменилась сначала сомнениями, а затем и осуждением обращения к самому страшному оружию в истории человечества.

В мемуарах Черчиллю предстояло изложить свою точку зрения относительно атомного проекта в целом и печально знаменитой бомбардировки японских городов в частности. Он позиционировал себя активным сторонником первых британских исследований в сфере ядерных технологий. В первом томе Черчилль процитировал свою статью «Следует ли нам всем совершить самоубийство?», а во втором воздал должное британским ученым, сумевшим опередить своих коллег из Германии. Если бы «мы не овладели глубоким смыслом науки и не научились использовать ее тайны <���…> все наши усилия, доблесть летчиков, смелость и жертвы народа были бы напрасными», — подчеркнул автор. В четвертом томе он вновь коснулся животрепещущей темы, рассказав о проекте «Тьюб Эллойс», о проблемах, с которыми столкнулись британские ученые, о переговорах с Рузвельтом и о решении передать проведение дальнейших исследований в США [315].

Известно, что Черчилль начал собирать документы и готовиться к освещению злободневной темы в начале 1949 года. Летом было составлено краткое описание британской ядерной программы в 1939–1941 годах, с последующим обсуждением в сентябре с Линдеманом [316]. В окончательную редакцию этот фрагмент не попал. Также не были опубликованы принципиальные документы, указывающие на англо-американское сотрудничество в объединенных исследованиях и соблюдение договоренностей относительно совместного применения нового оружия при необходимости: соглашения в Квебеке (август 1943 года) и памятная записка, составленная после встречи в Гайд-парке (сентябрь 1944 года). Подобным документам было самое место в пятом и шестом томе, но вместо этого Черчилль сразу перешел к ланчу с Стимсоном и последующим переговорам с Трумэном.

Этот фрагмент для последнего тома писался в январе 1953 года, во время пребывания Черчилля на Ямайке. Прошло уже больше семи лет с тех памятных событий — достаточно времени, чтобы определиться с позицией, а также забыть некоторые детали. Так, британский политик был удивлен оперативностью американцев в проведении исследований и их скрытности при объявлении результатов. Своих помощников он просил уточнить, что «сообщали нам американцы», поскольку он «не мог вспомнить, чтобы военный кабинет или Комитет обороны были поставлены в известность» о текущем статусе проекта [317]. В своих мемуарах Черчилль признавался, что хотя он и следил за программой на «основании всех тех отрывочных и скудных сведений», которые были в его распоряжении, сам он «не знал даты окончательных испытаний» [318]. Готовя в 1953 году этот фрагмент, он заметит Линдеману, что если бы он только знал, что атомные исследования продвигаются так быстро, «это наверняка бы повлияло на мое решение относительно даты всеобщих выборов» [319]. Линдеман поправит своего босса, доказав ему, что тот был в курсе план-графика реализации атомного проекта, но всю информацию по этому вопросу замыкал исключительно на себе, поэтому и военный кабинет, и Комитет обороны действительно пребывали в неведении.

Теперь что касается самого главного — бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. В этом эпизоде есть два принципиальных момента: обсуждение планов бомбардировок и отношение к самим бомбардировкам. Относительно первого. Подробных дискуссий между Трумэном и Черчиллем по вопросу англо-американской кооперации в использовании атомной бомбы против Японии в Потсдаме не было. Премьер планировал их провести, но не успел, будучи отправленным в отставку после всеобщих выборов. Вместо дальнейших военных планов два государственных деятеля обсуждали, как сообщить новость об успешном завершении испытаний Сталину: «письменно или устно», «на официальном или специальном заседании, или в ходе повседневных совещаний, или после одного из таких совещаний». Было принято решение «просто сказать после одного из заседаний» о появлении у американцев «совершенно нового типа бомбы, совсем из ряда вон выходящего, способного оказать решающее воздействие на волю японцев продолжать войну».

В мае 1951 года в процессе работы над шестым томом Черчилль подготовил фрагмент, рассказывающий, как после пленарного заседания 24 июля Трумэн подошел к Сталину и сообщил важную новость. «Казалось, что Сталин был в восторге, — отмечает автор, стоявший неподалеку и внимательно наблюдавший за реакцией генералиссимуса. — Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, она будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача!»

У Черчилля сложилось впечатление, что «в тот момент Сталин не представлял всего значения того, о чем ему рассказывали».

— Ну как, сошло? — спросил британский премьер у Трумэна.

— Сталин не задал мне ни одного вопроса, — ответил президент.

Черчилль еще больше убедился, что «в тяжелых трудах и заботах Сталина атомной бомбе не было места» [320].

Присутствующий на конференции Г. К. Жуков (1896–1974) вспоминал, что после заседания Сталин рассказал о своем разговоре с Трумэном Молотову.