Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

В своем предисловии Волкогонов сообщает, что при сокращении были «опущены некоторые события внутренней политической жизни Англии, парламентской борьбы, бытовые подробности», в то время как «все, что пишет Черчилль об СССР, о советско-английских отношениях, а также описание конференций Большой тройки и встреч Черчилля со Сталиным» оставлено «без каких-либо сокращений». В целом, это действительно так. Главы и фрагменты, посвященные СССР, приводятся практически без купюр. Практически… Потому что часть авторского текста все-таки была удалена. Например, напоминания о том, как «во время предыдущей войны большевики нарушили священные соглашения с западными союзниками и заключили сепаратный мир с кайзеровской Германией, приняв жесткие условия» [279]. Есть в тексте и другие вырезанные фрагменты, показывающие, что издание полного русскоязычного перевода «Второй мировой войны» не потеряло своей актуальности и, возможно, все-таки появится в ближайшие годы.

Большинство переводов «Второй мировой войны» на иностранные языки, а также упомянутые выше иностранные издания были сделаны при жизни автора, обеспечив ему значительное материальное вознаграждение. «У меня такое ощущение, что я не книгу пишу, а делаю себе состояние», — признается Черчилль в конце 1940-х [280]. Деньги к деньгам. Одновременно с головокружительными гонорарами за сочинение о мировой войне, он также получал роялти за свои предыдущие произведения, значительно подскочившие в цене после премьерства автора. В одном только августе 1948 года Черчилль продал за десять тысяч фунтов права на экранизацию «Савролы» и «Речной войны», а также за четыреста пятьдесят фунтов — на издание «Мальборо» в Нидерландах. Еще десять тысяч фунтов он получил за экранизации «Мои ранние годы» [281]. «Впервые в своей жизни я стал достаточно богатым человеком», — признается политик в конце февраля 1953 года [282].

Деньги деньгами, но не все меряется с материальной точки зрения. Лорд Моран считал, что после войны его пациент сильно сдал, и к моменту работы над третьим томом «Второй мировой» «стало очевидно, что ему не хватает умственной энергии для выполнения работы должным образом» [283].

Ситуация была неоднозначной. Действительно, с годами Черчилль стал терять хватку. Это чувствуется в многословии и документальном обилии его знаменитого сочинения. Но при этом он обладал огромным опытом, да и сил у него оставалось достаточно, чтобы предложить публике нечто особенное. И в этом он преуспел. Гексалогия является самым крупным произведением в литературном наследии Черчилля — более двух миллионов слов [86]. Автору потребовалось восемь лет, чтобы реализовать задуманное. Лишь работа над «Мальборо» заняла столько же времени. Правда, во время подготовки биографии своего предка Черчилль не занимал никаких должностей, кроме членства в палате общин, в отличие от конца 1940-х и начала 1950-х годов, когда он возглавлял сначала оппозицию, а затем — правительство.

Наконец, отдельно необходимо отметить и самого автора, который одним только своим именем во многом придал уникальность произведению. Черчилль стал не только единственным политиком, который занимал в двух мировых войнах руководящие посты и о каждой из них написал объемные исторические сочинения, он также стал единственным главой правительства, который столь подробно изложил свою точку зрения на события. Единственным политиком, который, пусть временно, в конце, но возглавлял правительство в военные годы, а позже рассказал о своем опыте, был генерал де Голль. Но три тома его мемуаров выйдут в промежуток с 1954 по 1959 год, когда Черчилль уже закончит и издаст собственный шеститомник.

На фоне других политиков, взявшихся за перо, Черчилля также выделяют следующие два момента. Первый прекрасно сформулировал профессор Манфред Вайдхорн: «Черчилль предсказал кризис, он боролся с кризисом, он описал кризис» [284]. На другой обратил внимание Дэвид Рейнольдс: в то время как большинство мемуаров создаются в период отставки, автор «Второй мировой войны» был не только ушедшим в отставку, но и будущим (или действующим, в зависимости от того, о каком томе идет речь) премьер-министром [285]. В определенной степени последнее замечание характерно и для де Голля, который писал свои мемуары в период между председательством Временного правительства (1944–1946 годы), премьерством в Четвертой (1958–1959 годы) и президентством в Пятой республике (1959–1969 годы).

Выше была рассмотрена история написания и публикации «Второй мировой войны», а также дан краткий анализ каждого тома. Учитывая, что мы имеем дело не с обычным произведением, а представляющим, по словам М. Вайдхорна, Summa Theologica [87] автора [286], пришло время остановиться на нескольких основных моментах, которые встречаются не только в отдельных томах, а характерны для всего произведения в целом.

Помимо своей безжалостности, трагизма, лишений и потерь, Вторая мировая война характеризовалась небывалым уровнем научно-технического прогресса. Самые последние открытия ученых были поставлены в строй и отправлены на фронт. Спрос рождал предложение, и потребность в новых средствах обеспечения господства над противником толкала на новые свершения и достижения. Но насколько подобное развитие семимильными шагами науки и промышленности соотносилось с мировоззрением Черчилля? Довольно противоречивым образом. Несмотря на свое высокое положение, обязывающее всегда интересоваться и потворствовать новому, а также былые успехи в области инновационных технологий, Черчилль не слишком благоволил происходящим изменениям.

Впервые обозначившаяся в мемуарах «Мои ранние годы» тема консерватизма получила на протяжении 1930-х годов непрерывное развитие. Нашла она продолжение и в военные годы. Черчилль констатировал, что «без знания прошлого невозможно судить о будущем» [287], и призывал своих подчиненных, чтобы «обширные планы построения нового мира не отвлекали от сохранения того, что осталось от старого» [288]. В марте 1943 года, выступая по радио, он заявил, что «не всякая мудрость есть новая мудрость, а посему, если мы хотим успешно справиться с проблемами будущего, мы обязаны изучать прошлое». В подтверждение своей мысли он приведет «глубокомысленную сентенцию» Дизраэли, что «народы управляются силой или по привычке». Поэтому «двигаясь постепенно и настойчиво от классовых к национальным основам политики и экономики нашего общества и цивилизации, мы не должны забывать о славных страницах прошлого» [289].

После окончания войны тема консерватизма усилится и выйдет в творчестве политика на новый уровень. В «Надвигающейся буре» Черчилль, который представляет себя дальновидным политиком, великолепно распознающим не только угрозы, но и возможности (как, например, стало с радаром, хотя и в этом эпизоде созданный автором образ отличается от реального [290]), называет изобретение двигателя внутреннего сгорания и получившее распространение летное искусство «злосчастными открытиями, сделанными незрелой цивилизацией» [291]. И это говорит Черчилль, стоявший у истоков появления танка и активно летавший на первых несовершенных аэропланах и гидросамолетах! Нет ли здесь противоречия? Внешнее — да, внутреннего — нет. Нельзя забывать, что в момент начала Второй мировой войны Черчиллю исполнилось почти шестьдесят пять лет. Он был воспитан в Викторианскую эпоху, идеалам которой оставался верен до конца своих дней. Но эта эпоха с ее ценностями, миропониманием и условностями ушла в небытие прошлого сразу же после завершения Первой мировой войны. На исторической сцене появились новые люди, новые правила, новые изобретения. Черчилль пытался идти в ногу со временем, но даже для него, всегда интересующегося последними новинками, оно стало двигаться слишком быстро. Постепенно, шаг за шагом, он стал отставать. А тем временем цивилизация погрузилась в мрачную бездну мирового конфликта, и наступил «период такого материального разрушения и упадка морали, какие в прежние века нельзя было даже и представить» [292].